Они снова вышли на воздух. Дым рассеялся, и вечернее безмятежное солнце устало подбиралось к горизонту, явно готовясь «на боковую». Антипов достал из кармана легкой куртки мобильный телефон и устало проговорил:

– Оперативную группу в санаторий, с медиками… Да, возможно, есть пострадавшие, один убит точно.

Спрятав телефон, он прикрыл глаза, словно погрузившись в дрему, но через секунду тряхнул головой и повернулся к своему молчаливому спутнику:

– Ну что ж, сегодня мы опоздали… Пора возвращаться, я скомандовал ребятам отбой, они идут к машине.

К воротам санатория вся четверка подошла практически одновременно. Они молча забирались в машину, и тут водитель вопросительно взглянул на Антипова:

– Ну? Как там?…

– Плохо… – ответил Святослав Игоревич. – Переход схлопнулся… Единый сукин сын улизнул… Плохо…

– А как же теперь?… – испуганно начал водитель и замолчал.

«А как же теперь Илюха?…» – додумал вопрос Антипов.

«Илюха выберется…» – попытался успокоить он сам себя, но это получилось плохо, поскольку эту надежду тут же догнала мысль: «И еще мальчишка этот с ним…»

Я очнулся от холода. Тысячи ледяных игл впивались в мое тело, сковывая мышцы, выедая внутренности, превращая мысли в ледяные кристаллики. Шевелиться не хотелось, а может быть, и не моглось. Я лежал и пытался припомнить, кто я такой, где я нахожусь и зачем я здесь очутился. Потом я вспомнил, что у меня должны быть глаза, и тут же вялая, замороженная мысль подсказала, что глаза наверняка тоже замерзли. «А все-таки, может быть, попробовать их открыть…» – поинтересовался я у этой бормочущей мыслишки. «Нет… не стоит… – вяло прошептала она. – Оно тебе нужно…» «Нет… я открою…» – заупрямился я. «Ну как хочешь…» – прошептала мысль и окончательно застыла кусочком льда.

Легко сказать «открою», а как это, собственно говоря, делается? Я лежал и вспоминал, как открываются глаза, и лишь спустя несколько минут понял, что лежу с уже открытыми глазами. Только они ничегошеньки не видели. «А почему, собственно, „лежу“?…» – поинтересовался я сам у себя. «А потому что ты точно не стоишь и не сидишь…» Я помолчал, обдумывая эту мысль, но она тоже быстро замерзала. Тут мне подумалось, что где-то у меня должны быть руки и ноги и ими когда-то можно было шевелить. «А не пошевелить ли?…» – выплыло из замороженного мозга облачком пара, и тут же проскочила паническая льдинка: «Ни в коем случае!…» «Почему?» – удивился я, но льдинка уже примерзла к общей глыбе размышлений и не хотела давать пояснений.

И тут я из простого упрямства пошевелил рукой. Той, которая у меня осталась. И сразу же понял, почему так волновалась та мыслишка. В ответ на мое слабое шевеление в голове у меня взорвался вулкан и мой мозг начал плавиться, мои замерзшие мысли растекались под сокрушающим жаром маленькими лужицами и с визгом испарялись. Уже выпадая из сознания, я вспомнил, что этот жар, эта раскаленная лава, вскипевшая в моей голове, называется БОЛЬ!

Я снова очнулся. Снова вокруг было темно, но холода я уже не чувствовал. Не раздумывая, я слегка двинул рукой, и понял, что завывание, которое я почувствовал в своей голове, я вполне могу вынести. Я начал медленно подтягивать руки к голове, шаркая ладонями по шершавым камням пола. Наконец я коснулся правой рукой волос. Значит, голова была на месте. Я медленно провел рукой по своему лицу – оно тоже никуда не исчезло. Веки при приближении ладони дернулись и прикрыли глаза. Значит, все должно было быть в порядке. Почему же я ничего не видел?…

Я медленно и осторожно ощупал голову и обнаружил на затылке огромную шишку. Волосы вокруг нее пропитались кровью и слиплись. Моя рука без сил повалилась за голову и, чуть выпрямившись, коснулась сырого камня стены. Значит, я по-прежнему в подземелье. Я вспомнил окованную железными полосами дверь, на которую смотрел перед тем, как получил удар по затылку. «Видимо, я попал под какое-то охранное заклинание, впопыхах незамеченное мной… – слабо шевельнулось в голове. – Где же тогда Галл? И почему я ничего не вижу?!»

Я согнул ноги в коленях и, ощутив холод каменного пола, понял, что сапоги с меня сняли. Тогда я начал себя осторожно ощупывать. Судя по полученной от пальцев информации, на мне были только обрывки моих шикарных бархатных штанов и пояс. Ни одежды, ни, что самое главное, оружия я не обнаружил. «Так вот почему мне так холодно…» – понял я наконец. Тут я почувствовал, что сохранился и мой перстень с изумрудом, который я перевернул камнем в ладонь. Его то ли не заметили, то ли не смогли снять с пальца, зажатого в кулак. Лежать голышом в сыром подземелье – удовольствие не из приятных, но что мне оставалось делать.

Я, уже не пытаясь шевелиться, принялся шептать наговоры против «болестей и ущерба», мысленно благодаря Мерлина – магистра природной магии Петра Петровича, который преподавал нам начала «нетрадиционной медицины».

Уже через несколько минут я почувствовал себя в силах приподняться и, опершись на руки, подвинуться к стене. Теперь я уже сидел, привалившись к мокрому камню. Оказалось, что размышлять в таком положении гораздо удобнее. Но размышлять не хотелось. Я задремал.

Снова я очнулся уже в гораздо лучшем самочувствии. Похоже, наговоры Мерлина здорово помогали. Я не знал, сколько времени провел в этой кромешной тьме, но почему-то мне казалось, что прошло несколько дней. Опираясь на стену, я потихоньку встал на ноги. Меня слегка подташнивало, значит, сотрясение мозга я точно получил. Но все-таки мое состояние можно было квалифицировать как удовлетворительное. Касаясь стены руками, я тронулся в обход предоставленного в мое распоряжение помещения.

Когда я четырежды оказался в углах, мне стало ясно, что я нахожусь в довольно небольшой комнате с голыми каменными стенами, размером четыре на четыре шага. Пол был застелен каменными плитками. И что самое главное, ни в одной из стен не было дверей. Попасть сюда я мог только через потолок, но его не было видно, и я не мог до него дотянуться рукой. Мое шикарное убежище сильно напоминало каменный мешок.

Я снова присел под одной из стен и попробовал прощупать окружающее пространство сверхчувственно. Никакого намека на магию, никакого шевеления за стенами, словно с другой стороны каменной кладки не было ничего, кроме совершенно нейтральной земли.

От своих опытов я очень устал. Глаза, уже отвыкающие в этой темноте от выполнения своих функций, чисто рефлекторно закрылись, и я снова задремал. На этот раз мне приснились сны. Были они какими-то рваными и несвязными.

Сначала мне привиделся Данила. Он восседал на огромном гнедом жеребце, похожем на лошадь Галла. Жеребец уносил мальчика куда-то очень далеко, а Ванька, припадая на раненую лапу, бежал за лошадью и все никак не мог ее догнать.

Потом из совершенно непроглядного мрака выплыла скорчившаяся мальчишеская фигурка, лежавшая на охапке соломы, в углу маленькой комнаты. Сначала мне показалось, что это тоже Данила, но почти сразу я понял, что это другой мальчик, только очень похожий на Данилу. Потом я увидел Многоликого. Он молча смотрел мне в лицо, и я читал осуждение в его глазах. «Я сделал все что мог!» – мысленно прокричал я ему в лицо и неожиданно услышал равнодушное «Разве?». Потом перед глазами замелькали разные лица, но все их вытеснило видение голого желтоватого черепа с вытатуированным на затылке глазом. Когда этот глаз мне подмигнул, я снова пришел в себя.