— А-ну ка, сын, с этого места подробнее, — Никита уложил Саломию на стоящий напротив обитый светлой кожей диван и присел рядом, поддерживая за голову, — такое уже было?

— Да, — Данька шмыгнул носом, продолжая держаться за материнскую руку, — и на прошлой неделе, и в больнице. Мы потому и уехали, мама операцию хотела сделать, красивой снова быть, а нам сказали теперь нельзя, через год можно будет.

— Почему, знаешь?

Данька замотал головой, Никита взял со столика бутылку с водой и смочил Саломии лицо. Длинные ресницы дрогнули, она открыла глаза, обвела их с Данилом непонимающим взглядом, а потом виновато моргнула.

— Таблетки значит? — насмешливо взглянул на нее Никита, протягивая воду. Саломия отпила из бутылки и поспешно опустила глаза.

— Здесь душно…

Никита запустил руки в шелковистые волосы, наклонился и, дурея от вида изогнутой обнаженной шеи, прошептал в самое ухо:

— Когда она родится, я тебя придушу. Не смей увозить от меня детей, любимая.

— Откуда ты знаешь, что это она? — в ответ прошептала Саломия, обвивая его шею. Никита покачал головой.

— Не знаю, откуда. Просто знаю и все. Пойдем, теперь ты никуда от меня не улетишь, моя Мия. Одевайся, сынок, — повернулся он к Даньке, млея от того, что теперь можно это говорить и видеть, как счастливо вспыхивают в ответ две пары глаз, таких родных и таких похожих. Воистину, он был слепым и глухим…

Поднял на руки укутанную в ее шубу Саломию и шагнул к выходу. А потом остановился и, улыбнувшись, наклонил голову ниже, чтобы не услышал прилепившийся сбоку сын.

— Осталось двое, — проговорил едва различимо, целуя мочку уха.

— Что? — она непонимающе смотрела из пушистого вороха меха.

— Двое есть, еще двое осталось, — сказал и довольный двинулся дальше. Его шеи коснулись теплые губы, и хриплый голос зашептал:

— Я люблю тебя, Никита! Как же я тебя люблю…

* * *

— Сынок, возьми в кармане ключ и открой машину.

Данил, горделиво выпячивая губу, пиликнул брелком, и двери разблокировались.

— Пап, а ты научишь меня водить?

Никита остановился на минуту, так коротнуло от этого короткого и непритязательного «пап», что в мире миллионам мужчин кажется чем-то привычным и обыденным, но для него это прозвучало, как самая желанная музыка.

— Скажи еще, Даня, — не удержался, хоть и выглядело это совсем по-идиотски.

— Что, пап?

«Аааа… Кайф!»

— Ничего, мой хороший, запрыгивай в машину.

Он усадил Саломию на заднее сиденье рядом с сыном, Данька уткнулся носом в мех, а она притянула его к себе и прижалась щекой к макушке. Никита завис от вида своей семьи, упрятанной вглубь своей машины.

«Еще. Они недостаточно хорошо охраняются».

Сел за руль и набрал Семаргина.

— Я везу ее домой, Дима, давай туда свой спецназ, мне нужно уехать ненадолго.

На трассе их обогнала машина Семаргина, тот мигнул фарами и притопил по направлению к городу, а когда Никита подъехал к дому, серебристый Мерседес уже стоял, припаркованный, на обочине. Никита задержался на минуту, чтобы еще немного полюбоваться на притихших сзади его жену и сына. И еще кое-кого, о ком он старался не думать, слишком растекалось внутри от таких мыслей, а ему нужно было сегодня покончить с этим делом.

А потом он посадит перед собой Даньку и попросит сказать ему «папа» столько раз, на сколько у того хватит силенок. И позволит себе подумать о маленькой девочке… Не ее ли портрет он видел нарисованным в спальне Сальмы Фон-Россель? Надо спросить Саломию. Но это тоже потом, он откроет шлюзы, и пусть свободным потоком хлынет все то, что он сейчас в себе сдерживает, а пока он должен защитить свою семью.



Димыч, увидев выходящего из машины Никиту, выскочил следом, а во двор уже заворачивал черный внедорожник, это прибыл «спецназ» Семаргина — лично им отобранные и вымуштрованные парни из службы безопасности компании. И тут же из Хаммера на руки Семаргину выпрыгнул Данил:

— Димыч! Привет! А Никита мой папа!

— Здоров, боец, — поймал его Димка, — так вон оно что! Вы крутые! А я все гадал, с чего вы с ним как под копирку!

Саломия хотела выйти сама, но Никита не позволил, достал ее из машины и коленом толкнул дверь. Она спрятала лицо на его груди, и тут же мелкая дрожь прошила от затылка вниз по позвоночнику. Главное не думать, какая она теплая под этим мехом и кашемировым платьем, иначе он тогда вообще не сможет ни о чем больше думать, а сейчас, как никогда, требовалась ясность ума и четкость мысли.

Димыч с Даниэлем на руках шагнул было ближе, но Никита отрицательно покачал головой, и друг понимающе кивнул, пропуская их вперед. Пока не время, пусть Саломия придет в себя, а потом сама решит, как и с кем ей разговаривать. Никита не был уверен, что сможет убедить ее обходиться без повязки, но пока она беременная, и речь не идет ни о каких операциях и наркозах. От таких мыслей снова подкатила сладкая дрожь, и Никита как мог старался об этом не думать.

Перед дверью в квартиру Саломия крепче сжала его шею, он повернулся к Димычу, тот среагировал мгновенно.

— Я внизу, Никитос. А ты смотри, боец, отсыпайся, завтра у нас с твоим папой тренировка, теперь будешь с нами пахать, — щелкнул Даньку по носу и сбежал вниз по ступенькам.

Никита внес Саломию сразу в спальню и усадил на кровать, Данька умчался в кухню.

— Пап, у тебя есть что попить?

— Там есть сок, посмотри, — и повернулся к Саломии. — Расскажи мне вкратце, как Беккер узнал о тебе и твоих родителях.

 Саломия, пока говорила, оглядывалась вокруг с таким видом, будто очнулась от долгого сна и теперь пытается вспомнить, кто она и как здесь оказалась. Наткнулась взглядом на картину, умолкла и минуту смотрела, не отрываясь, а потом повернулась к Никите и обхватила его лицо ладонями.

— Ты когда-нибудь простишь меня за все это? Простишь?

— Уже, — отвечал он, целуя ей пальцы, каждый по очереди, — не думай об этом, девочка моя, моя Мия, прошу тебя, ничего больше не имеет значение, главное, ты со мной, — и тут же поправился, — вы со мной. Я сейчас уйду ненадолго, тут побудут ребята в гостиной, они не помешают. Пока доставят твой багаж, можешь взять свои вещи, они в шкафу, в чемодане.

— Ты все сохранил? — жена смотрела с видом такой безграничной вины, что Никита оцепенел. А потом притянул ее к себе.

— Послушай, любимая, так не пойдет. Если мы с тобой начнем выяснять, кто больше виноват, то рискуем провести за спорами полжизни, а у меня на это время немного другие планы, — он улыбнулся и посмотрел на картину, Саломия проследила за его взглядом, ее зрачки расширились, но она постаралась скрыть улыбку.