– Вот, держи, почитаешь. И вали отсюда. Пока не приехали за тобой. Если что надо будет, пришли на почту предложение съездить на рыбалку. Адрес на бумажке.

Запихал в нагрудный карман несколько листов, сложенных вчетверо. Нагло развернул на девяносто градусов и боком, словно мешок, вытолкал в коридор. Вот и вся встреча. Спасибо за приятное общение.

Бумажки оказались весьма занимательными. Потертые и зачитанные, они уже видом своим сообщали об интересном содержании. Письмо, похожее на объяснительную записку, так и подписано ручкой:

Письмо Катрин.

«Все началось в четверг, в девять тридцать, когда на моем планшете и наручном коммуникаторе запиликал сигнал тревоги. Беда приключилась с Мартином. Его баланс за несколько минут стал совершенно несовместим не только со здоровьем, но и с пребыванием в сознании. Сразу же позвонил и сам Мартин. Потребовал заблокировать его коин. Ничего не вышло. Я поспешила сообщить региональному координатору. Тот, через двадцать минут, уже ждал у подъезда – поразительная скорость. В дверь, за которой находился агонизирующий Мартин, мы постучались еще через пятнадцать минут. Открыла растрепанная, субтильная девушка, пребывающая на тонкой грани состояний между шоком и истерикой. Отвела в спальню, где на кровати уже не дышал полураздетый Мартин. Правая рука его была окровавлена.

От девушки удалось добиться короткого рассказа. Она абонент. То, что здесь у них происходило в девять часов вечера, называется привычным словом – консультация. Подробности, выходящие за рамки приличия, я опущу. Мартин почувствовал недомогание. Понял, что это из-за коина. Позвонил мне. Я ничего не могла сделать. Поняв, что может просто не успеть, он решил извлечь коин самостоятельно. Что-то пошло не так. Коин был сломан. Открылось кровотечение, которое Юля пыталась остановить. Лучше не становилось.

Не успела участница и свидетельница изложить все детали, как приехали странные, наглые люди. Они долго говорили о чем-то с региональным координатором на кухне. Звонили кому-то. Я не вмешивалась, полагая, что мой непосредственный начальник компетентен решить возникшую проблему. Решил он ее очень неожиданно. Договорился с друзьями Юлии о том, что те увезут тело Мартина. Мне же приказал о подробностях гибели Мартина Смита никому не рассказывать в интересах Мнемонета.

Я молчала, пока с Никоном Тенко на концерте не произошло что-то очень похожее. После этого отправила письмо, в котором изложила всю историю гибели Мартина в службу безопасности Мнемонета. Его вы прочитали перед этим абзацем.

В тот же вечер ко мне пришли люди, которых я видела у Юли. Они не дали мне сделать звонок. Пригрозили, что применят силу. Потребовали выйти с ними к машине.

Рассчитывая, что меня будут искать и коин сообщит о моем местоположении, я согласилась выполнять их требования. Послала сигнал тревоги.

Меня привезли в дом на окраине. Место не знакомо. Дорогу не дали запомнить – завязали глаза. Там меня заперли в довольно уютной комнатке. Сносно кормили три раза в день. Выполняли простые заказы. Один из троих охранников проявлял ко мне чрезмерный интерес и, в конце концов… Нет, этот момент я тоже лучше опущу. Противно. Я надеялась, что все эти страдания не останутся незамеченными. Что меня будут искать и освободят. Но этого все не происходило. Лишь через три месяца молитв, когда я уже потеряла всякую надежду на спасение и привыкла к регулярным встречам со Степаном, в дом, где меня удерживали, явился человек, которого я видела однажды на приеме у Никона Тенко. Он показался мне тогда очень странным. Его размышления о необходимости преступников в обществе напугали меня. Эдуард – так он представился. Этот человек чудесным образом проник в дом и, так же чудесно, увел меня из-под стражи.

После этого мы выехали с моим спасителем ко мне на родину.

Не смотря на то, что Вы уволены, отправляю Вам это письмо в надежде, что оно поможет разобраться в причинах смерти Мартина.

Эдуард просит прощения за столь грубое вмешательство. Он не предполагал, что его действия повлияют на Вашу карьеру.

Многострадальная Катрин.»

Вот, так, вот. Нашли друг друга. Мысли Никона завертелись в получившем новую силу сумбурном смерче. Блюстительница порядка, жертва строгой матери и ее пастора – Мадам. Идейный вор и философ-рецидивист Эдуард. Взаимопонимания им и счастья. От чего же погиб Мартин? Неужели это Лаура убила своего приемного отца? Зачем? Исоз хотел скрыть свое существование? Избавиться от единственного свидетеля, настойчиво подававшего сигналы через живой пиксель? Сознание, возникшее в самой большой и передовой социо-технической системе. Сознание, «любящее» людей, как часть себя, решилось, вдруг, на жестокое убийство своего наставника – человека, вытащившего из вакуума небытия и подарившего истинное, исполненное человеческих смыслов бытие? Решилось выжечь одну из своих «клеточек»? Образ Лауры очень диссонирует с таким убийством. В это невозможно поверить. И, все же?

Второе письмо не менее интересно:

Экспертное заключение о приборе.

«Прибор состоит из нескольких модулей. Модуль GSM, центральный процессор, оперативная и долговременная память, видеокамера, приемник и передатчик широкого диапазона.

Операционная система – неизвестного происхождения линукс, заточенный под прибор.

В памяти устройства обнаружена база данных, содержащая информацию в закодированной форме.

При активации устройства, автоматически начинается запись сигналов от, находящихся поблизости, коинов. Если рядом находится планшет оператора, то происходит запись его команд. После этого происходит дублирование управляющих команд и сохранение ответных пакетов.

На основании вышесказанного, можно заключить, что устройство создано и применялось для сканирования эфира и анализа трафика между коином и сервером.

В конструкции использованы общедоступные модули. Производитель не известен»

Глава 14.

Она плачет!? Нечто, что считает себя семилетним ребенком неопределенного пола по имени Лаура, плачет!? А Гертруда – эта мечтательная добрячка, тискает ее, гладит и смотрит на Никона бешеным взглядом встревоженной волчицы. Того и гляди, повинуясь материнским инстинктам, зарядит сейчас огненным шаром прямо в голову. Тогда, уж, точно и без того потрепанный головоломками мозг поджарится без всякой надежды на реабилитацию. Вместо огня в голову бьют ледяные и острые сосульки слов:

– Никон, ты хорошо себя чувствуешь? Что за бред ты несешь. Как можно у ребенка спрашивать, не убивал ли он своего отца!?

– Хорошо, этот вопрос отложим, – пятится Никон. – Тогда расскажите мне, пожалуйста, в какие моменты моей рельефной и труднопроходимой биографии на меня оказывали влияние через коин!?

Молчание. Лаура утирает слезы. Что за цирк, думает Никон? Какие могут быть слезы у нейронной сети. Как ни крути, но семьдесят процентов ее субстрата – микросхемы на кремниевых кристаллах. Плакать – привилегия людей. А эта, если и плачет, то для людей. На жалость давит – манипулятор. Хотя, на самом деле, для окружающих взрослых дети и плачут. Все, разговор не об этом! Никон подталкивает наводящими вопросами: