– Какую бомбовую нагрузку брали?

– До 250 килограммов. В основном брали 50-килограммовые и 100-килограммовые бомбы или кассеты с 2-килограммовыми или с 10-килограммовыми бомбами. Причем, когда на разведку ходили, брали столько же. У нас были двухбачные самолеты, на которых можно было до четырех часов летать. У штурмана стоял пулемет на турели. Как из него стрелять? На сиденье на коленки встанешь и стреляешь. Мы же не привязывались, и парашютов у нас не было. Еще в кабине был автомат на случай, если собьют. Возили листовки. Мы их брали с удовольствием – они нас иногда спасали, поскольку пачку листовок пули не пробивали. Сначала отбомбимся, а потом летим агитируем. А вот бомбы в кабину я не брал – это опасно. Достаточно было подвешенных.

– На какой высоте выполнялись боевые вылеты?

– Там, где мы ожидаем сильное противодействие ПВО, мы держали высоту 2000 с лишним. Особенно боялись эрликонов. Если его прозеваешь, если увидишь не полоску, а светящуюся точку – это твой снаряд. Немедленно отворачивай! Надо внимательно смотреть.

– В чем летали зимой?

– В комбинезонах и сапогах. Унтов не было. А летом в ботинках с обмотками или в сапогах и легком комбинезоне. В шинелях делали перелеты.

– За ночь сколько удавалось сделать вылетов?

– До 11, если недалеко и ночь длинная. А так, на дальние вылеты, один-три вылета. Всего я сделал 279 вылетов. Думаю, немного больше, мы иногда вылеты не записывали. Прилетаешь, сразу подвешивают бомбы, заправляют самолет – и полетел. Мне надо докладывать идти, а неохота. Мы не считали вылеты, старались побольше нанести ущерб врагу. И награды нам особо не нужны были – мы врага били. Были конечно, «жуки»… но в основном в летном составе были патриоты, которые себя не жалели. Мы летали и днем, и ночью. Никто не говорил: «Хочу спать, устал». Надо лететь, значит, летим.

Кроме полетов на бомбометание летали на выброску диверсантов. Я сам, как летчик, возил двух серьезных мужиков и трех девчонок-радистов. Один из мужиков прыгал с высоты 500 метров, а второй с 50 метров методом срыва. Девчонки прыгали со 100–200 метров. Пилотировал я при этом с задней кабины, а пассажир садился в переднюю.

– С немецкими истребителями приходилось встречаться?

– Бывало, ночью нас гоняли… Днем часто приходилось вывертываться. Им было трудно с нами бороться – у нас скорость маленькая, радиус разворота намного меньше.

– Летали в основном с аэродромов подскока?

– Да. Иногда летали с базы. Когда заканчивалась летная ночь, сначала спать уходили, а потом уже завтрак. За завтраком положенные сто граммов, но я не пил и не курил. Вместо этого получал шоколад. Кстати, перед длительными полетами нам давали таблетки колы.

– Что делали в свободное время?

– Занимались кто чем: читали, некоторые готовились в высшие учебные заведения. Я, например, занимался, думал вернуться в университет после войны. Очень много занимались самодеятельностью. Я до войны окончил музыкальное училище по классу фортепьяно и скрипки. Отец научил меня играть на гитаре. Пел хорошо, до того как простудился. Это было осенью в Венгрии. Испортилась погода, прекратились вылеты. Сел под колесо и уснул. Замерз. Целый месяц не мог разговаривать.

– Суеверия были?

– Считалось, что те, кто обогащается, трофеями занимается, – те погибают. Знаешь почему? Они дрожали в полетах, думали о своих трофеях и гибли. Я со скрипкой летал. Как не возьму скрипку, так нас или собьют, или садимся на вынужденную. В Венгрии летчик и штурман вдруг напились и плачут оба: «Мы погибнем». Прощаются с нами. Думаем, напились люди, нервный срыв. Полетели в очередной полет, и их сбили…

– Новые машины, приходившие в полк, были качественно собраны?

– Хорошо делали. Недостатков не было. И потом, у нас были специалисты-техники, ребята серьезные, ответственные. Отказы, конечно, случались. Однажды техник неправильно сделал зазоры, и двигатель встал. В град если попадаем, выбивает толкатели, приходилось садиться на вынужденную. Пропеллер часто бился – он же деревянный.

– Денежное довольствие получали?

– Да, нам переводили на книжку зарплату и за вылеты. В конце войны у меня что-то тысяч 15 скопилось. В Сахалоби мы с майором Щербаковым нашли несколько мешков немецких денег. Майор говорит: «Давай возьмем мешочек, разжигать печку». – «Да ну! Тащить его». Так и не взяли. А нам потом полевые стали выдавать этими деньгами! Во мы были бы богатые!

– Дневные вылеты на бомбометание были?

– Да. Были дневные вылеты на бомбометание на линию фронта.

– В то время Вы знали про женский бомбардировочный полк?

– Да. Мы их уважали. Они воевали на юге. У них задания были попроще, чем

наши. Мы встретились с ними, когда было расформирование нашего полка в Киржаче. Ходили нос кверху – они все герои, в орденах, не то что у нас: три-четыре ордена.

Проверка пулемета ШКАС перед вылетом.

В конце войны дали мне молодого летчика Петра Викулина. Он к нам пришел из штрафного батальона. Попал он туда за то, что пилотировал над домом своей девушки, зацепился за журавль и разбился. Хороший летчик, но любил выпить. Мы работали с ним при штабе 2-го Украинского фронта. И вот однажды он пропал. Я получил задание, а его нет. Пришлось посадить техника и лететь самому. Выполнил это задание, доложил. Нет Викулина. Думаю: «Не убили ли его, докладывать или нет? Ладно, подожду до вечера». Вечером едет румын на волах, и мой Петя сидит на соломе. Останавливается повозка. Румын слезает, вытаскивает канистру с вином, а потом стаскивает мертвецки пьяного Петра. Я подхожу: «Ты что?! Нам дали задание, надо лететь!» – «Лети сам!» – «Что с тобой будет, если узнают, что ты так нализался?!» Взял я эту канистру и, пока он спал, зарыл в землю. Он просыпается, первым делом: «Где канистра?» – «Я ее подарил, ее уже распили». – «Нет, ты, наверное, спрятал». Начал ходить по двору искать. Нашел. Я опять ее отобрал: «Буду тебе выдавать перед сном, но ни одной капли днем».

– Когда тяжелее было воевать: когда Вы начали, в 43-м или в 45-м году?

– Все время было тяжело. Немец жестоко защищался. Война окончилась очень интересно. Ночью 8-го около полуночи вдруг повсюду началась стрельба, ракеты взлетают. Мы все бегом на аэродром. Я бегу рядом с командиром полка, скрипка со мной. Он говорит: «Ты с ней, как с ребенком, не расстаешься». Сели в самолеты, запустили моторы, ждем вылет. Вдруг бежит дежурный: «Конец войне!» На следующий день торжественный обед, я первый раз выпил 100 граммов. А ночью полетели на боевой вылет к Праге – и два экипажа погибли. Уже письма домой написали – все, война закончилась, ждите нас с Победой. Вот такое было…