Е Ванси посмотрел на него и чуть кивнул:

— Большое спасибо, молодой господин Мо.

— Не надо меня благодарить, вы уж поговорите как следует.

Когда Мо Жань проходил мимо Е Ванси, то почти бессознательно зацепился за него взглядом. Только подойдя поближе, он понял, что хотя Е Ванси выглядел гордым как сосна, вел себя спокойно и был сдержан в словах, уголки его глаз слегка покраснели, как будто перед приходом сюда он плакал.

Мо Жаню вдруг показалось, что в этом своем молчаливом терпении[122.5] Е Ванси был чем-то похож на Чу Ваньнина.

Не удержавшись, он обернулся и обратился к Наньгун Сы:

— Молодой господин Наньгун, хотя я и не знаю, какие у вас претензии к молодому господину Е, но считаю, что он очень расположен к вам. Просто будьте откровенны, не нужно уходить от разговора, поговорите без обиняков.

Наньгун Сы не оценил его добрых намерений. Он был слишком зол и, не заботясь о приличиях, холодно сказал:

— Не лезьте в наши дела!

— !..

«Вот же дохляк[122.6]!»

Мо Жань пошел прочь, но прежде чем он успел спуститься по лестнице, до его ушей донесся яростный крик Наньгуна. Этот молодой человек, похожий на гибрид волка и собаки, своими острыми зубами рвал душу Е Ванси, устроив ему настоящий допрос с пристрастием...

— Е Ванси! Что за зелье ты подлил моему отцу в суп, раз теперь он считает тебя лучше меня? Вернуться с тобой? Зачем мне возвращаться с тобой? С самого детства, что я мог решать сам? А? Е Ванси, я спрашиваю тебя… черт возьми, да за кого ты меня принимаешь?

От удара ноги перевернулся стол, чашки и тарелки посыпались на пол.

Слуга в коридоре испуганно замер, гости начали высовывать головы из своих комнат.

— Что происходит?

— Эй, у кого такой дурной нрав? Не наливайте ему больше, а то разгромит весь трактир.

Поджав губы, Мо Жань снова оглянулся в ту сторону, откуда раздался шум, и услышал голос Е Ванси, сухой и безжизненный, как шорох увядших осенних листьев.

— Наньгун, если из-за меня тебе дома невмоготу, я уйду из Жуфэн и никогда больше не покажусь тебе на глаза.

— ...

— Возвращайся, — повторил Е Ванси. — Я умоляю тебя.

Если бы Мо Жань не слышал это собственными ушами, то никогда бы не поверил, что такой гордый человек, как Е Ванси, может так униженно и жалко произнести это слово «умоляю».

Е Ванси смог произвести на него впечатление, и он искренне считал его не подверженным влиянию извне[122.7] благородным человеком и непобедимым богом войны. Мо Жань мог представить его истекающим кровью, но никак не плачущим, мог представить, как он примет смерть, но не как опустится на колени.

Но сегодня посреди трактира, на глазах Сун Цютун, обращаясь к этому мужчине, он сказал «умоляю».

Мо Жань закрыл глаза.

Век живи, век учись, как много вещей скрывает каждый человек?

Никто не покажется на людях обнаженным. Люди используют одежду, чтобы скрыть свое тело, и слова — чтобы скрыть свои чувства. Они похожи на начинку для пельменей, завернутую в тесто, а из нее торчат похожие на цветочные ветви шеи с головами, на которые нанесен густой слой театрального грима. Выбирая одно из театральных амплуа[122.8], люди поют положенные им по роли песни, вот скромная девушка-служанка в темных одеждах, вот прилежный младший ученик. Весь мир как большая сцена для их выступления, с прекрасным чистым началом и отвратительным финалом, где людей можно отличить лишь по выбранным ими маскам.

Играя так долго, способны ли они сохранить себя, могут ли еще импровизировать[122.9] и выходить за рамки принятой роли?

Но наступит ночь, стихнут кимвалы, замолкнут цитры, свет погаснет, и в тишине и одиночестве люди смоют густой масляный грим. Вода унесет яркие краски, открыв взгляду незнакомые лица. Девочка-кокетка окажется великим героем, а бравый воин — нежным и ранимым возлюбленным.

Когда Мо Жань вернулся в свое временное пристанище, он подумал, что прожил две жизни, но разве этого хватило, чтобы научиться понимать людей? А смог ли он научиться понимать себя?

Только Чу Ваньнин смог зародить чувства в его сердце и уничтожить их без следа мог только он. Только Чу Ваньнину было под силу возродить его сердце...

Он снова вспомнил сегодняшнее забавное недоразумение, когда Наньгун Сы принял его за Чу Ваньнина. Смешно, как можно их перепутать?

Но когда он умылся, то поднял глаза и увидел отражение в бронзовом зеркале. Этот человек был одет в простые белые одежды, и его волосы были аккуратно собраны в высокий строгий хвост.

Эту прическу он сам сделал утром, а одежда была такой потому, что старая стала ему тесна, и утром он пошел в магазин, чтобы купить что-то более подходящее по размеру. Рассматривая предлагаемые в лавке товары, Мо Жань заметил красивую белую ткань платья и подумал, что она выглядит очень красиво, поэтому просто купил и сразу же надел.

Хватило одного взгляда в зеркало, чтобы все стало ясно и понятно.

Эти белые одежды были очень похожи на те, что носил Чу Ваньнин.

Отражение в бронзовом зеркале было тускло-желтым, как сон из прошлой жизни. Мо Жань взглянул на человека в зеркале, и ему показалось, что за ним проступает призрак Чу Ваньнина.

Вода для умывания еще не высохла и стекала по его упрямому подбородку.

Стоя перед зеркалом, Мо Жань постепенно осознавал, что случилось. Как его Ночной Страж был жалкой подделкой творений Чу Ваньнина, так и он сам, в неуклюжих попытках подражать ему, стал грубой копией Учителя.

Все это время Мо Жань подсознательно искал Чу Ваньнина в мире смертных, и, не найдя его, постепенно сам стал им.

«Время летит, но угрызения совести становятся только сильнее.

Я не могу видеть тебя, но все время думаю, как бы ты поступил на моем месте? Что бы вызвало твою улыбку, а что разозлило?

Прежде, чем что-то сделать, я думаю о тебе, и стараюсь поступать так, чтобы порадовать тебя.

Я думаю: а если бы ты был здесь, и я сделал это, ты бы одобрительно кивнул мне? Похвалил бы меня, гордился бы мной, сказал, что я не ошибся?

Я думал так каждый день, пока эта привычка не вросла в мои кости и незаметно стала частью меня, а я и не понял.

Оказывается, со