— Что тебе нужно? спросил Хэкен.

— Все, что есть о Мэйне.

— Будешь этим заниматься?

— Да, ответил я. По поручению Ганжена, шефа Мэйна.

— Так, может, ты знаешь, почему при нем были эти двадцать кусков наличными?

— Расскажу утром, пообещал я. Сегодня вечером у меня встреча с Ганженом.

Разговаривая, мы прошли в кабинет и расположились за столом Хэкена.

— Мэйн, — начал рассказывать Хэкен, — вернулся домой из Лос-Анджелеса в воскресенье, в восемь вечера. С двадцатью тысячами. Ездил кое-что продать Ганжен послал и сказал жене, что возвращался со знакомым. Имя не назвал. Примерно в пол-одиннадцатого жена ушла спать, а Мэйн засиделся в гостиной, читал. Деньги двести стодолларовых банкнот были при нем, в коричневом бумажнике.

Итак, Мэйн читает в гостиной. Жена спит в спальне. Больше в квартире никого. Вдруг шум. Она вскакивает, бежит в гостиную и видит, что муж борется с двумя типами. Один высокий, крепкого сложения; другой маленький, фигура, как у девушки. У обоих на лицах черные платки, кепки надвинуты на глаза.

Когда миссис Мэйн появляется в гостиной, маленький приставляет к ее голове пистолет и советует хорошо себя вести. Другой в это время выворачивает Мэйну запястье, и тот выпускает револьвер. Направив пистолет на Мэйна, бандит наклоняется за его оружием. И тут Мэйн бросается на него, выбивает пистолет, но бандит успевает схватить револьвер Мэйна. Несколько секунд они стоят лицом к лицу. Миссис Мэйн не видит, что происходит. Вдруг паф! Мэйн падает. По жилету расползается красное пятно… Миссис Мэйн теряет сознание.

Когда она приходит в себя, в комнате, кроме нее и мертвого Мэйна, никого нет. Револьвер и бумажник исчезли. Женщина была без сознания около получаса. Это мы знаем, соседи слышали выстрел, хотя не знали, где стреляют. Они и сообщили время.

Квартира Мэйнов находится на седьмом этаже. Дом девятиэтажный. Рядом, на углу Восемнадцатой аллеи, стоит трехэтажный дом с продовольственным магазином. За домом проходит узенькая улочка.

Кинни, патрулирующий этот район, шел как раз по Восемнадцатой аллее. Он четко услышал выстрел, но пока добрался до места происшествия, птички уже упорхнули. Кинни все же нашел следы брошенный револьвер.

Из окна четвертого этажа дома Мэйнов можно легко перебраться на крышу дома с магазином. Мы с Беггом запросто это проделали. Те двое, видимо, поступили так же. На крыше мы нашли бумажник Мэйна пустой, разумеется, и носовой платок. Бумажник с металлической монограммой. Платок зацепился за нее и полетел вместе с бумажником.

— Это платок Мэйна?

— Женский, с монограммой «Э» в углу.

— Миссис Мэйн?

— Ее имя Эгнис, сказал Хэкен. Мы показали ей бумажник, револьвер и платок. Две первых вещи она опознала, а вот платок нет. Однако сказала, что он пахнет духами «Дезир дю Кёр».[5] Из этого она делает вывод, что один из бандитов женщина. Она и до этого уверяла, что его фигура смахивала на девичью.

— Есть отпечатки пальцев или другие следы?

— Фелс осмотрел квартиру, окно, крышу, бумажник и револьвер. Никаких следов.

— Миссис Мэйн могла бы их опознать?

— Говорит, что узнала бы маленького. Возможно…

— А у вас есть какие-нибудь соображения?

— Пока нет, ответил Хэкен.

Мы вышли. Распрощавшись с ними, я направился к дому Бруно Ганжена возле Уэствуд- парка.

Ганжен, торговец антиквариатом, был маленьким забавным человеком лет пятидесяти. Он носил тесный смокинг с накладными плечами. Волосы, усы и козлиная бородка выкрашены в черный цвет и так набриолинены, что блестели почти так же, как и розовые наманикюренные ногти, а румянец явно образовался с помощью косметики.

Он представил мне свою жену. Та кивнула, не вставая из-за стола. Ей было лет девятнадцать, а на вид не больше шестнадцати. Маленькая, круглые карие глаза, оливковая кожа, ямочки на щеках и пухлые накрашенные губки делали ее похожей на дорогую куклу.

Бруно Ганжен детально объяснил жене, что я из Континентального детективного агентства и что он меня нанял, чтобы помочь полиции найти убийц Джеффри Мэйна и украденные двадцать тысяч…

— Вот как… — сказала она тоном, не выражавшим ни малейшего интереса, и встала. — Я оставлю вас, чтобы вы могли…

— Нет, нет, моя дорогая! запротестовал муж. У меня нет от тебя никаких тайн.

Я притворился, что согласен с ним.

— Я знаю, — моя дорогая, обратился он к жене, которая послушно села, что это касается и тебя. Ведь мы оба очень любили нашего Джеффри, правда?

— О, да, сказала она тем же безразличным тоном.

— Итак… поощряюще обратился ко мне ее муж.

— Я разговаривал с полицией, сказал я. Не могли бы вы, мистер Ганжен, добавить что-нибудь? То, о чем вы с ними еще не говорили?

Ганжен взглянул на жену.

— Есть ли у нас что-нибудь такое, Энид, моя дорогая?

— Я ничего не знаю, ответила она.

Он засмеялся и умиленно посмотрел на меня.

— Именно так и есть, сказал он. Мы больше ничего не знаем.

— Мэйн вернулся в Сан-Франциско в восемь вечера. При нем было двадцать тысяч в стодолларовых банкнотах. Откуда у него эти деньги?

— С нами расплатился один клиент, объяснил Бруно Ганжен. Мистер Натаниел Оджилви из Лос-Анджелеса.

— Но почему наличными?

— О, это такой трюк, — маленький крашеный человечек скривился в хитрой усмешке. — Профессиональный прием, как говорится. Вот, послушайте. В мои руки попадает золотая диадема древнегреческой работы, точнее, якобы древнегреческой. Найдена в Южной России, возле Одессы… тоже якобы. Правда это или нет, но диадема прекрасна…

Он засмеялся.

— И вот Джеффри везет эту диадему в Лос-Анджелес, чтобы показать ее мистеру Оджилви страстному коллекционеру. Он не говорит, каким образом нам досталась вещь, упоминает только о каких-то запутанных интригах, контрабанде, о трениях с законом, о необходимости хранить тайну. Для настоящего собирателя это лучшая приманка. Трудности так привлекают! Джеффри заинтриговывает мистера Оджилви, а потом отказывается и очень решительно принять чек. Никаких чеков! Никаких следов! Только наличные!

Такой вот трюк, как видите. Мистер Оджилви купил диадему. Вот откуда двадцать тысяч долларов у бедного Джеффри.

Он взмахнул своей розовой ручкой, покивал накрашенной головой и закончил:

— Вуаля![6] Это все.

— Мэйн вам звонил по возвращении? — спросил я.

Мистер Ганжен засмеялся, как будто мой вопрос пощекотал его, и повернулся к жене.

— Как это было, дорогая? — перебросил он ей мой вопрос.

Энид Ганжен надула губки и равнодушно пожала плечами.

— Мы узнали, что он вернулся только в понедельник, — перевел мне эти жесты Ганжен. — Правда, моя голубка?

— Да, буркнула голубка. — И добавила, вставая: — Прошу извинить меня, господа, но мне нужно написать письмо.

Разумеется, моя дорогая, — ответил Ганжен, и мы оба встали.

Когда она