Филипп сражался с восставшими, как человек, которому победа над ними принесет четыре миллиона. Его преданность была настолько замечена, что он получил приказ прибыть в Сен-Клу вместе с герцогом де Мофриньезом для участия в совете. Эта благосклонность спасла Филиппа, потому что двадцать восьмого июля он хотел предпринять атаку, чтобы очистить Бульвары, и, без сомнения, получил бы пулю от своего друга Жирудо, который командовал отрядом восставших.

Месяц спустя у подполковника Бридо от всего огромного состояния остался только особняк, имение, картины и обстановка. По его словам, он сделал тогда еще одну глупость, сохранив веру в восстановление старшей ветви Бурбонов, которой он был предан до 1834 года. Видя, что Жирудо произведен в полковники, он, подстрекаемый вполне понятной завистью, возобновил службу и, на свое несчастье, в 1835 году получил полк в Алжире, где и оставался три года на самом опасном посту, надеясь заслужить генеральские эполеты; но некое недоброжелательное влияние, а именно влияние генерала Жирудо, дало себя знать, и Филипп не получил повышения. Ожесточившись, он проявлял по службе чрезмерную строгость и вызвал к себе ненависть, несмотря на свою отвагу в духе Мюрата. В начале рокового 1839 года, предприняв налет на арабов во время отступления перед превосходящими силами, он ринулся на неприятеля в сопровождении одного лишь эскадрона и наткнулся на главные силы арабов. Схватка была кровавой, ужасной, перешла в рукопашную; французские кавалеристы едва вырвались из нее, и то лишь в небольшом числе. Заметив, что их полковник окружен, те, кто успел отскочить в сторону, не сочли нужным бесполезно погибнуть, пытаясь ему помочь. Они слышали его крики: «Здесь ваш полковник! Ко мне! Полковник Империи!» — заглушённые диким воем нападавших, — но помчались к своему полку. Филипп погиб страшной смертью: его изрубили ятаганами, он свалился на землю, и тут ему отсекли голову.

Жозеф, женившийся к тому времени, благодаря покровительству графа де Серизи, на дочери одного бывшего откупщика-миллионера, унаследовал особняк и имение Брамбур, которыми его брат, при всем желании лишить его наследства, не мог распоряжаться по своей воле. Самое большое удовольствие доставило художнику прекрасное собрание картин. У Жозефа, для которого его тесть, деревенская разновидность Ошона, все собирает и собирает деньги, уже имеется шестьдесят тысяч ливров дохода. Хотя он пишет великолепные картины и оказывает большие услуги художникам, тем не менее он до сих пор еще не академик. Согласно одному из пунктов постановления о майорате графа де Брамбура, к Жозефу перешел графский титул, по поводу чего он в своей мастерской, среди друзей, нередко прыскает от смеха.

— Один сеет, другой поживает, — говорит ему в таких случаях его друг Леон Лора, который, став прославленным художником-пейзажистом, все не может отказаться от своей старой привычки переиначивать пословицы. Он же как-то сказал Жозефу по поводу скромности, с которой тот принимал дары судьбы:

— Ба! Худой пир лучше доброй ссоры.

Париж, ноябрь 1842 г.