Все рассмеялись. Лишь отец Феофан покачал головой:

– Негоже воину быть корыстолюбивым.

– Так они не только воины, отче. Они еще и добытчики. Надо же дома своих порадовать, опять же хозяйство укрепить. – Трейнин неплохо усвоил психологию сынов Дона.

– Слушай, Трейнин. Ты, помнится, жениться собирался. И как? – воспользовавшись паузой, спросил Орлов.

– Почему собирался? Женился. Двое детей. Дочурка и милый мальчонка. Вырастет – настоящим гусаром станет, – похвастался кавалерист. – Рано ли, поздно, но каждый должен подумать о продолжении рода.

Почему-то Орлову при этом вспомнился намек старшего Лопухина. Чтобы заглушить в себе сентиментальность, захотелось пошутить, мол, кто знает, сколько детей у истинного гусара, однако при суровом священнике говорить такое было не слишком удобно. Еще укорит, хотя как можно укорять тех, кто постоянно рискует жизнью и не знает, доживет ли до обретения семейного очага?

Тем временем Штаден явно позавидовал, что все внимание обращено не на него. Но у него тоже было о чем рассказать собравшимся. Барон извлек аккуратно свернутую ассигнацию и, посверкивая глазами, оглядел товарищей:

– Случайно, серебро отдают не за такие?

Никто не понял намека. Бумага пошла по кругу. Каждый из офицеров рассматривал ее, пожимал плечами, передавал другому. Ясно же, что барон решил показать ее неспроста. А вот зачем…

– Вы внимательнее читайте, – хохотнул фон Штаден. – Внизу.

– Казначейский билет. Государственный банк, – почти не глядя зачитал надпись Орлов.

– Уверен?

Александр всмотрелся и начал опять:

– Государственный… Что?

Барон рассмеялся так, как умел только он – жизнерадостно, громко, чтобы звякнула посуда и пошло гулять эхо. Но последнему просто не нашлось места в такой тесноте.

Тем не менее смех оценили по достоинству, и во взглядах тех, кто не знал Карла, как Орлов, промелькнуло уважение.

– Наполеон перед вторжением в Россию решил завалить ее фальшивыми ассигнациями. Европа всегда отличалась честностью и в дни войны, и в дни мира. Но, видно, шибко грамотных среди подданных корсиканца не нашлось. И хороших копировщиков – тоже. Кто-то допустил ошибку, и вот вся партия имеет такую надпись. – Кирасиры были много ближе к Главной квартире, чем прочие рода войск, разве что, за исключением гвардии, потому им дано было знать неведомое вечным странникам – гусарам. Тем более партизанам, оторванным от командования, его противоречивых распоряжений и циркуляров.

– Велики благодеяния, оказанные Отцом нашим Небесным нашей России, – перекрестился отец Феофан.

Трейнин протянул батюшке стакан, очевидно опасаясь, как бы священник не устроил молебна прямо в комнате.

– Выпьем, отче.

Похоже, от подобного предложения батюшка не отказывался никогда.

– Как решилось ваше дело? – спросил Трейнин, когда все выпили и занялись закуской.

– Пока никак, – признался Феофан. – Наверное, дело пойдет в Синод, и придется мне добираться до Петербурга в поисках правды. Но храма у меня все равно нет. Служить негде, так что… – священнослужитель махнул рукой.

– Отче, может, пока присоединитесь к нам? – робко предложил Орлов. – Наш батюшка слег, и теперь мы лишены духовного окормления.

Привлекал его отец Феофан. Именно такой и нужен был лихим гусарам, чтобы хоть несколько утихомирить их пыл и буйные забавы. Да и не годится без батюшки на войне.

Священник размышлял недолго. Как раз то время, которое потребовалось, чтобы был налит очередной стакан.

– Нельзя же так. Война – войной, а как без Бога? – И в знак согласия опрокинул водку в себя.

Первого января нового, тысяча восемьсот тринадцатого года русская армия пересекла границу. В Высочайшем Манифесте специально подчеркивалось, что ни о каких завоеваниях речь не идет, только об освобождении Европы и восстановлении законного порядка.

Великая армия сгинула в русских снегах. Немногим удалось прорваться назад. К небольшим сохранившимся частям можно было добавить еще не слишком великие толпы без оружия и дисциплины. Это прошли те, кто думал не о борьбе, а лишь о собственном спасении.

Практически вся артиллерия осталась в чужой стране. Но если по всей Европе по приказу Бонапарта спешно отливались новые пушки, то еще хуже у недавнего завоевателя обстояли дела с кавалерией.

Лихие гусары и уланы, конногренадеры и конноегеря, бесподобные в атаках драгуны, железные кирасиры – все они щедро покрыли своими костьми многочисленные поля сражений. Немало их лежало вдоль дорог или отдыхало под водами Березины. Те же, кто брел в плен или уже давно пребывал в нем, могли считать себя редкими счастливцами.

Массовая наполеоновская кавалерия, столь часто решавшая судьбу кампаний, исчезла как морок, оставив по себе одни воспоминания. Если пехоту еще можно было как-то набрать, пополнить за счет многочисленных наборов, то для формирования конных частей требовалось время. Да и кони, кстати, тоже. Отныне у французов не было возможности ни для стремительного наступления, ни для преследования противника, ни для разведки на поле боя, ни достойного противника русской конницы.

Русская армия тоже не отличалась многочисленностью. Стремительное преследование врага отдалило ее от резервов. Суровая погода и тяготы похода породили болезни, и полки стали меньше батальонов. Обычная беда любых безостановочных наступлений – отставание тылов. Надо было дать хоть краткий отдых, некоторое время, чтобы в свои части вернулись выздоровевшие, успели подтянуться маршевые роты и эскадроны, укомплектовать полки и дивизии. Однако недорубленный лес вырастает опять. Готовясь сам, одновременно позволяешь то же самое и противнику, и потому было решено насколько возможно упредить Наполеона, не дать узурпатору сформировать новые армии.

Войска двинулись в новый поход практически такими, какими подошли к границе. При этом русская конница прямо на ходу занималась переорганизацией. Успехи легкой кавалерии в прошедшую кампанию впечатляли, и теперь большинство драгунских полков превращались в конно-егерские и уланские. Вдобавок, вместо прежних четырехэскадронных кирасирских и драгунских и восьмиэскадронных гусарских и уланских все полки становились шестиэскадронными. В легкой коннице упразднялось деление на батальоны, и вместо них, как и в других, эскадроны отныне попарно объединялись в дивизионы.

Мера готовилась едва не с начала войны. Генерал Кологривов за несколько месяцев создал такой мощный резерв, что его вполне хватало для ее осуществления. Единственное – пополнение находилось в пути, никоим образом не успевая поступить в части до начала новых боев.

Помимо этого старые кавалерийские дивизии расформировывались, и вместо них создавались новые – уже чисто однотипные: гусарские, уланские, драгунские, конно-егерские… Разве что из двух кирасирских дивизий сделали три за счет добавления двух новых полков.