— Ладно, уходи, но я уйду с тобой.

— Тогда беги к хозяину, и если мое присутствие тебя не смущает…

— Мальчишка! — задохнувшись от радости, воскликнул бретонец.

— …Заключи договор на нас обоих на три, шесть или даже девять месяцев… если, конечно, повторяю…

— Камилл! — перебил его Коломбан. — Я люблю Кармелиту, люблю всей душой, но если бы ты сказал: «Коломбан! Мои имения в Америке уничтожены пожаром, я разорен, надо начинать все сначала; взгляни на мои руки, они слабы, и мне нужна твоя помощь!» — Камилл, я поехал бы в ту же минуту не задумываясь, без сожалений, без оглядки, не печалясь о том, что оставил здесь половину жизни.

— Хорошо, хорошо, договорились! Я знаю, что ты поступил бы как говоришь.

Бретонец печально улыбнулся.

— Разумеется, я так и сделал бы, — сказал он.

— Куда же тебя приведет эта любовь?

— К алтарю, вероятно.

— Ого! Хочешь жениться на девочке, которая шьет рубашки для больниц и монастырей, ты, виконт де Пангоэль, отпрыск Роберта Сильного?

— Она дочь капитана, офицера Почетного легиона.

— Ну да, ну да, военная знать… Впрочем, не в этом суть. Если это приемлемо для тебя, для твоего отца, то кому какое дело?

— Мой отец будет готов на все ради счастья единственного сына.

— Что ж тебе мешает переговорить с ним?

— Дорогой Камилл! Я еще не знаю, любит ли меня Кармелита.

— И потом, ты хочешь, наверное, прежде чем вступить на тернистый путь, именуемый браком, упиться ароматом цветущих лугов любви, не так ли? Вот это я понимаю! Такой приступ чувственности, такое изысканное сладострастие по мне! Однако ты же, надеюсь, не позволишь возлюбленной портить глаза на этой паучьей работе?

— А как же быть, Камилл? Я не настолько богат, чтоб ей помочь. Впрочем, будь я миллионером, разве она приняла бы помощь, в какой бы форме я ее ни предложил?

— Она не примет помощь, но она примет заказ.

— А как я найду ей работу?

— До чего ты туго соображаешь, мой милый!

— Ну, объясни же мне! Я умираю от нетерпения!

— Один мой приятель из колоний поручил заказать шесть дюжин рубашек: три — из голландского полотна, другие три — из батиста. Я на днях купил ткань, мне доставят ее нынче вечером или завтра. Приятель, давший мне это поручение, просил, чтобы в среднем каждая рубашка обошлась ему в двадцать пять франков. На мужскую рубашку идет три метра двадцать пять сантиметров ткани. Положим, материя обходится по пять франков за метр, на рубашку уходит по шестнадцать франков двадцать пять сантимов. Стало быть, на шитье остается по восемь франков семьдесят пять сантимов за штуку. Давай закажем рубашки соседке: похоже, у нее золотые руки и вместо одного франка за рубашку она заработает почти по девять. Теперь тебе ясно?

— Она не согласится, — покачал головой Коломбан.

— Почему?

— Она подумает, что это просто хитроумный способ ей помочь, она знает, сколько стоит такая работа, и, когда ты предложишь баснословную цену, она откажется.

— Ах, ты истинный бретонец, упрямый до одури! Да с какой стати она станет отказываться взять за свою работу деньги, которые я все равно заплатил бы в магазине готового платья. Я покажу ей мои счета, черт возьми!

— В таком случае она, возможно, и согласится, и я от души тебя благодарю: ты все замечательно придумал!

— Предложи ей это сегодня же вечером.

— Я подумаю.

— Заодно поразмышляй и о том, что шитье рубашек — это не дело. Я поездил по свету и иногда — ты будешь смеяться! — в отличие от многих других, кто смотрит, но не видит, я кое-что замечал помимо своей воли… Я увидел, что недалеко то время, когда машина за час будет выполнять работу, которую сотня женщин не сделает за неделю. Возьми, к примеру, кашемировую шаль — целая индийская деревня работает над ней полгода, а лионские ткачи — всего двенадцать часов! Надо подыскать Кармелите занятие, которое не даст ей умереть с голоду, на случай если господин граф де Пангоэль не позволит господину своему сыну жениться на белошвейке.

Коломбан поднял на Камилла глаза, полные слез.

— Я никогда не видел тебя таким серьезным, таким добрым, таким рассудительным, Камилл! От всего сердца благодарю тебя за это, ибо тобою движет дружба.

Пропустив излияния Коломбана мимо ушей, Камилл спросил:

— Ты, кажется, говорил, что она любит музыку?

— Страстно! Она даже недурно музицирует, насколько я могу судить.

— Ты слышал, как она поет и музицирует?

— Никогда: у бедняжки нет инструмента.

— Будет у нее инструмент!

— Каким образом?

— Еще не знаю, но говорю тебе, он у нее будет.

— Ты начинаешь заходить слишком далеко, Камилл.

— Незачем ходить далеко, чтобы найти для нее фортепьяно: мы ей отдадим твое.

— Мое фортепьяно?

— Разумеется.

— Да мой инструмент вконец расстроен.

— Знаю, вот поэтому и надо отдать.

— Ты хочешь отдать ей плохое фортепьяно — ну и ну!

— До чего ж ты глуп, дружок!

— Спасибо!

— Не обижайся, это я говорю по-дружески… Но пойми, я сто раз говорил, что не выношу твой инструмент, он на целый тон выше, чем надо… Какой у нее голос?

— Контральто.

— То, что нужно! У тебя ведь баритон! Мы обменяем твой инструмент, я возмещу пятьсот франков, у вас будет отличное фортепьяно! Инструмент — как зонтик: одного хватит двоим и даже троим.

— Камилл…

— Дело сделано, инструмент куплен, завтра он будет здесь.

— Ты меня обманываешь, Камилл!

— Все обстоит именно так, как я имел честь тебе доложить. Я готовил сюрприз к твоим именинам, но день именин уже прошел; я отложил до твоего дня рождения, но он еще не наступил, а мне так не хочется играть на инструменте, слишком для меня высоко настроенном! Я вручу тебе подарок завтра в честь дня рождения твоего отца, дядюшки, тетушки или какого-нибудь кузена… Какого черта!.. Есть же у тебя какой-нибудь родственник, у которого завтра день рождения?!

— Ах, Камилл! — вскричал до слез растроганный бретонец. — Спасибо, друг мой, спасибо!

Несмотря на внушительные размеры книги, которую мы публикуем, а также на удовольствие, которое всегда испытывает автор, анализируя характеры своих героев, мы не намерены описывать день за днем жизнь троих молодых людей. Мы могли бы это сделать, если бы публиковали только их историю, но раз их приключения лишь эпизод огромного романа, представленного на суд читателей, то мы не рискуем докучать излишними подробностями.