Говорил ли Геббельс искренне? Неужели он действительно слепо, без тени сомнения, верил в миссию и величие Гитлера? Мы видели, что в первые месяцы войны с Россией Геббельс уличил своего фюрера в ошибке, недопустимой и непростительной с точки зрения пропагандиста. Не потому ли он вкладывал столько жара в свои слова о Гитлере, что страстно хотел, чтобы ему верили? А может быть, ему приходилось так стараться, чтобы сохранить веру в себя, чтобы не изменять своему однажды принятому решению никогда не осуждать и даже не обсуждать поступки Гитлера, чтобы боготворить его с прежней слепой преданностью?

Да, Геббельс умышленно закрывал на многое глаза, чтобы сдержать свой обет, данный еще в молодости. И именно поэтому и именно теперь, когда приближалось лето, когда в России назревали важные события, а Гитлер планировал новое крупное наступление, Геббельс допустил промах, которого, по его глубокому убеждению, следовало всячески избегать. Он предсказал скорую победу.

Готовящееся наступление на юге России необходимо сохранять в тайне – таково было личное указание Гитлера Геббельсу. Геббельс ответил, что гордится возложенной на него важной задачей – ему поручили отвлекать внимание противника от планов фюрера. «Начинаем бить в барабаны, – сказал он своим помощникам. – Пусть все поверят, что группа армий «Центр» скоро будет задействована в решающем прорыве на Москву. А потом, когда мы убедим противника, что так оно и будет, мы внезапно нападем с юга. Днем я пошлю в издательство за доктором Кригом, расскажу о наших планах и отправлю его на Балканы. Криг человек общительный и болтливый, его стараниями все узнают, что мы готовим наступление на Москву».

Для его желания работать задание было проще простого. Действительно, что за жалкое поручение для человека, который на протяжении последних двенадцати лет с блеском решал головоломные пропагандистские задачи? Для человека, который одним мановением руки сумел скрыть за дымовой завесой пропаганды подготовку к войне с Россией? Нынешняя задача – сохранить в тайне готовящееся наступление на юге – была детской игрой в сравнении с предыдущим маневром.

Но в тот период перед ним не стояли другие задачи. Война вступила в ту фазу, когда пропаганде отводилась второстепенная роль. Блицкриг провалился, и не было «блиц-побед», следовательно, не было и материала для пропаганды. Идея построения новой Европы была похоронена, и стало очевидным, что инициатива перешла в другие руки. Би-би-си могла безнаказанно повторять, что Гитлер не сдержал свое обещание, что Россия до сих пор не разгромлена, а Англия не поставлена на колени. Отвечать Геббельсу было нечего, поэтому его возражениям не хватало задора и силы. Он писал: «Мы почитаем за великую честь оскорбления и брань противника, и, напротив, его лесть и хвалебные гимны нам кажутся величайшим позором. Как бы ни изощрялась во лжи его пропаганда, она наткнется на непробиваемую стену нашей национальной дисциплины».

Но в каком состоянии находилась в Германии «национальная дисциплина»? Как немцы переносили войну, которая длилась намного дольше, чем им было обещано? И еще – самое главное – что мог предпринять Геббельс, чтобы поддержать моральный дух народа?

Германские газеты стали еще более скучными и однообразными. Как руководитель департамента печати, Ганс Фрицше тщетно пытался поддерживать мало-мальски приемлемый уровень публикаций. В течение 1941 года и в начале 1942 года он всеми силами пытался устранить всяческие крайности, не допускать на газетные страницы вопиющие глупости, но, видимо, Геббельс не оказывал ему должной поддержки. Обозленный и обескураженный Фрицше отказался от должности и, прежде чем Геббельс успел ему помешать, ушел добровольцем на восточный фронт. Так Геббельс лишился своего самого талантливого сотрудника.

Геббельсу волей-неволей пришлось обратиться к своему ближайшему помощнику доктору Вернеру Науману, работавшему в министерстве в звании советника. Науман был старым членом партии, и Геббельс встречался с ним еще в годы своего студенчества. Это был стройный, худощавый человек с несколько резкими чертами лица. Он по– прежнему выглядел молодо, хотя ему уже было за тридцать. Геббельс питал к нему большое доверие и наделил его более широкими полномочиями, чем остальных своих сотрудников. Науман был женат и имел пятерых детей, но целиком посвящал себя работе и практически все время проводил в министерстве или в Шваненвердере и Ланке вместе с Геббельсом.

Там он и встретил Магду, которая была на десяток лет старше его и чувствовала себя заброшенной и ненужной. На этот раз у нее не было соперницы, так как никто не смог занять место фрейлейн X, а киноактрисы, которых Геббельс привозил в Ланке, когда Магда оставалась в Берлине или в Шваненвердере, не занимали ровным счетом никакого места в его жизни. Из-за напряженной работы и тревог он стал равнодушным к супружеским радостям и не уделял Магде должного внимания. Она нуждалась в утешении и сочувствии, и доктор Науман оказался подходящим утешителем стареющей, но сохранившей красоту женщины. Они подолгу гуляли по окрестным лесам, беседовали о прочитанных книгах, наслаждались обществом друг друга. Для него и этого было достаточно, но ее не удовлетворяли платонические отношения. Второй раз она изменила мужу с одним из его подчиненных.

Со времени ухода Фрицше Геббельс почти махнул рукой на германскую прессу, считая ее безнадежной. В беседах с друзьями он признается, что разговаривать с газетчиками стало совершенно невозможно. Причина была в том, что их стесняли его собственные запреты и ограничения. Порой он испытывал искушение предоставить им больше свободы, но поспешно добавлял, что сделает это «после войны».

Он часто приходил в ярость от глупости германских журналистов. Часто он не мог сдержаться. «Если вы не в состоянии справиться с работой, так и скажите, я найму парочку евреев из Лондона! – вопил он. – Уж они-то знают, что и как делается».

Постепенно он стал посвящать все больше времени своему еженедельнику «Рейх». Вместе с тем он изо всех сил старался улучшить работу радио, пытался сделать программы более интересными и привлекательными для слушателей, потому что их уровень стал даже ниже, чем уровень печати. Программы составлялись в основном из речей и бравурной музыки, которые прерывались редкими выпусками новостей. С пяти утра до одиннадцати вечера они навевали на слушателей непреодолимую скуку. Все торжественные и не очень торжественные события в жизни нацистской партии освещались самым подробным образом. Бесконечные лекции о нацистском мировоззрении и расовой теории ровным счетом никого не интересовали.

Геббельс регулярно собирал всех специалистов, связанных с радио, и пытался объяснить им, на какой основе они должны строить работу радиовещания. В начале каждого совещания он доставал из кармана листы бумаги, где были записаны его замечания о прослушанных программах. Все его отзывы были сугубо отрицательными, ничего положительного в радиовещании Германии он не находил.

Однажды он сказал: «Господа, важны не слушатели, важен Слушатель с большой буквы». Кого он подразумевал под Слушателем, стало ясно из его указаний. «Вы должны готовить свои программы не для тайного государственного советника, а для лесоруба из Бад-Айблинга».