– А человека, значит, не жаль? – бросила Амалия сердито.

– Такого, как Катрин Левассер, – нет, – ответил Шатогерен спокойно. – Тот священник, Ипполито Маркези, был моим пациентом. Он находился в затруднении и поведал мне, что какое-то время назад венчал Катрин – та выходила замуж за одного молодого итальянца, больного чахоткой, причем имя у нее тогда было совсем другое. И когда священника убили, я сразу же понял, чьих это рук дело.

– Вы могли рассказать все полиции. – Амалия сердилась все больше и больше.

– Тогда мне пришлось бы пробовать яд на кошке, – рассудительно возразил Шатогерен. – Так что я испробовал яд на Катрин и убедился, что он сохранил прежнюю силу. Доктору Брюкнеру досталась совсем небольшая доза, но он тоже умер через некоторое время, захлебнувшись кровью.

– А Карел Хофнер? Почему он выстрелил в себя?

Шатогерен усмехнулся:

– Все запомнили, что он пил из фляжки вашего кузена, но никто не обратил внимание на то, что дуэлянт упал и поранил себе левую руку, а ведь перевязывал его я. В ранку я и капнул яд. После смерти брата Альберт Хофнер обратился ко мне, жалуясь, что плохо спит. Он знал, что я прописал королеве очень хорошее снотворное, и попросил для себя несколько пилюль. Ну… я и не стал ему отказывать. Только пилюли были по моему особому рецепту – для вечного сна. – И виконт снова улыбнулся. – Но еще до этого вы раскрыли, чем занимался Филипп Севенн, и я решил, что ему лучше умереть, чтобы не позорить наш санаторий.

– Значит, Севенн… – начала Амалия.

– Нет, он не кончал с собой, если вы об этом. Не знаю, заметили ли вы, но люди, которые с легкостью убивают других, своей жизнью очень дорожат. Он бы никогда не наложил на себя руки. А я не мог позволить, чтобы какой-то мерзавец разрушил дело всей жизни доктора Гийоме.

Амалия вздохнула:

– И Эстергази, конечно, вы отравили заранее, а потом перед нами разыграли спектакль с проверкой лекарства на себе. Не так ли, доктор Шатогерен?

Однако по его торжествующей улыбке тут же поняла, что все было не так.

– Нет, – покачал головой Рене, – я дал ему яд на ваших глазах.

Амалия резко выпрямилась.

– Но ведь вы… Я же своими глазами видела, как вы выпили остатки лекарства… то есть яда! Почему же вы не умерли?

– Все дело в коньяке из моей родной провинции, – хладнокровно отозвался Шатогерен. – В Африке меня научили нехитрому трюку: если змеиный яд разбавить спиртом, к примеру коньяком, то яд разлагается и полностью теряет свою силу. А впрочем, достаточно об этом. Главное – что все те заговорщики, мерзавцы и убийцы, сейчас в аду, где им самое место. А теперь, госпожа баронесса, если вы не возражаете, я бы хотел поработать.

Амалия поднялась с места и только сейчас заметила на столе Шатогерена небольшую фотографию молодой женщины.

– Мари Эвремон? – быстро спросила баронесса.

Врач бросил на Амалию скучающий взгляд и усмехнулся.

– Нет, – моя покойная жена. Красивая была женщина, жаль, умерла от чахотки.

Спокойствие Рене Шатогерена обескураживало баронессу. Да что там – это бесстрастие и непроницаемая самоуверенность виконта буквально сбивали с толку. Амалия видела, что он ни капли не боится ее, не опасается, не воспринимает в качестве угрозы… и от этого сердилась больше всего.

– Как вы поняли, что это был именно я? – спросил Шатогерен.

– Я догадалась, лишь когда Шарль рассказал мне об африканской змее и следах, которые оставляет ее яд, – ответила Амалия. – Из всего санатория только он и вы были в Африке. Но шевалье не сидел рядом с Катрин Левассер на ее помолвке и не имел возможности отравить девушку.

– Жаль, я не сразу понял, что Севенн действует с ней заодно, – вздохнул врач. – Иначе я бы и ему прописал… лекарство от бессонницы.

– И вы думаете, вам все сойдет с рук? – внезапно после небольшой паузы воскликнула баронесса.

– О-о… – неопределенным тоном протянул Шатогерен, откидываясь на спинку стула. – Дорогая баронесса, а я полагал, вы умнее. Вы меня разочаровали.

– Боюсь, мне придется рассказать то, что мне открылось, инспектору Ла Балю, – проговорила Амалия, глядя ему в глаза. – Вы слишком опасный человек, виконт Шатогерен, и я не могу допустить, чтобы вы разгуливали на свободе.

– Что-то в таком роде я, признаться, предвидел, – уронил врач. – Очень смахивает на детективные романы, которые любит читать мадам Легран. Милая дама, если вы полагаете, что ваши смехотворные угрозы способны меня напугать, то глубоко заблуждаетесь. Я видел войну, видел, как умирают люди, в Африке меня два раза брали в плен, а англичане едва меня не расстреляли, когда я им попался. И вы всерьез полагаете, что я стану трепетать перед вами? Вы для меня никто, и звать вас никак, будь вы хоть сто раз бывшая сотрудница особой службы. Да-да, я знаю о вас все, потому что для доктора Гийоме собираю сведения о людях, которые являются нашими пациентами. У вас нет никаких доказательств, а раз так, все ваши действия будут совершенно бессмысленны. И что-то говорит мне, что вы сами отлично это сознаете.

– Доказательства будут, – произнес резкий мужской голос от двери.

Баронесса обернулась и увидела Шарля.

– Мне наскучило вас ждать, Амели, – пояснил он, – вот я и отправился за вами следом. И нисколько не жалею. Какую историю мне довелось услышать, месье Шатогерен! Не сомневаюсь, суду она тоже придется по вкусу. С большим удовольствием дам показания о том, как вы убивали людей. И у вас не было никакого права оскорблять баронессу Корф! – запальчиво добавил шевалье.

Но даже присутствие неожиданного свидетеля не смогло лишить Шатогерена присутствия духа.

– До суда вы не доживете, Шарль, – промолвил он, – так что все ваши показания все равно ничего не значат. Вам осталось жить не больше десяти недель, а возможно, всего месяц. Думаете, стоит тратить столь короткое время на то, чтобы таскаться по крючкотворам и пытаться меня уличить? Бросьте. Живите, как можете, наслаждайтесь, проиграйте в казино половину наследства, делайте, что хотите. А обо мне забудьте.

– И что, вы будете вот так просто жить? После того, как убили нескольких человек? – удивленно спросила Амалия.

– Не понимаю, что вас беспокоит? – отозвался Шатогерен. – Уверяю вас, я не убийца и никогда им не был. Вас утешит, если я скажу, что видел врачей, из-за ошибок которых погибло куда больше народу? А ведь они гораздо более виновны, чем я. Я всего лишь не захотел оставить безнаказанным преступление, о котором никто не знал. Причем если бы о нем и узнали, то притворились бы, что так и должно быть.

– Вы отвратительны, – скривил рот Шарль. – Видит бог, я восхищался вами когда-то, но теперь… – Шевалье качнул головой.

– Наверное, отвратительнее всего я был, когда спас жизнь госпоже баронессе, – усмехнулся Шатогерен. – Вы опоздаете на поезд, сударь, и вы, сударыня. Всего доброго.