— За ней! — толкнул я в бок оцепеневшего от неожиданности Разумовского. — Да быстрей же! Быстрей.

Пока мы разворачивались, увозящая преступника машина успела скрыться из виду, но пришедший в себя иерей компенсировал упущенное время на поворотах, на скорости входя в такие крутые виражи, что во время каждого из них перед моими глазами мелькала вся моя жизнь. Причем почему-то совсем не в лучшие ее моменты. Это мне не понравилось.

— Батюшка, — сказал я. — Я тут только что понял одну вещь… Я еще не готов к встрече с Создателем. Такое ощущение, что пока я напакостил на земле куда больше, чем принес хорошего. Давай- ка мы все же поймаем этого парня, может, это как-то зачтется при подсчете моих грехов и добрых начинаний… А если честно, то жить очень хочется… Сегодня по телевизору «Бальмонта» будут показывать… Да и сына вроде как воспитать надо.

— Я его возьму! — с холодной яростью пообещал иерей.

— Кого, сына? — удивился я. — Это вряд ли… Если сейчас мы вылетим на обочину, то хоронить нас будут вместе. В одной и той же коробке из-под обуви. Больше места мы не займем…

— Я его возьму! — кивнул на мелькнувшую впереди «семерку» иерей. — Вот увидишь, я его возьму!

— Пока что я вижу только задние габариты твоей машины, когда мы входим в очередной поворот, — сообщил я, из последних сил пытаясь уберечь макушку от столкновений с крышей машины. — Проклятые дороги! Трясет больше, чем на лошади… У тебя оружие есть?

— Ракетная установка в багажнике, — мрачно отозвался Разумовский. — Какое оружие у меня может быть? Если только духовное…

— Боюсь, что этого будет недостаточно, когда мы догоним этого парня с его автоматом, — вздохнул я. — Как в том анекдоте: когда мы его поймаем, он нас будет бить.

— В городе посты ГИБДД на каждом шагу. Остановят.

— Беда в том, что как раз на этом выезде из города ГИБДД нет, — напомнил я. — Да и с постами у них в этом районе негусто. Так что придется тебе «обновлять» свежеподаренную машину, идя на абордаж. Как в старые добрые времена…

— Поменьше бы таких «добрых времен», — проворчал Разумовский.

— Да? А я думал, тебе это нравится…

Мы въезжали в город. По всей видимости, наш беглец неплохо знал этот район. Через квартал он уверенно свернул на ремонтируемую дорогу, и гравий жалобно захрустел под колесами. Между машинами оставалось не более десяти метров, когда «семерка» неожиданно свернула на узкую боковую улочку. Разумовский крутнул руль, гравий волной плеснул из-под колес, и наша машина пошла боком, выходя из повиновения.

— Не привык я еще к ней, — сквозь зубы процедил Разумовский, пытаясь обрести контроль над машиной. — Ну же!.. Ну, ну…

Я посмотрел на стремительно приближающуюся канаву и закрыл один глаз. Второй я оставил, чтобы посмотреть, как душа будет отделяться от тела. Но «девятка» медленно снижала скорость, скользя к краю канавы. На мгновение она замерла, балансируя на краю, и… издевательски-неторопливо соскользнула вниз. Мягкий толчок известил о конце погони, и, рассматривая собственные ноги, зависшие у меня над головой, я заметил, что забыл почистить утром ботинки. Разумовский каким-то чудом извернулся и, одним рывком вырвавшись из салона, вскарабкался по краю канавы.

— Стой! — заорал он так, что у меня заложило уши. — Стой, подлец!..

— Да, и пусть уж заодно попросит прощения, — пробормотал я, путаясь в ремнях. — А если ему будет нетрудно, то и…

Грохот, донесшийся до меня сверху, оборвал мои пожелания на полуслове.

— Или это то, что я думаю, или я ошибаюсь, — уверенно предположил я и, наконец отстегнув ремень безопасности, ловко выпал из машины в грязь.

Выбравшись из канавы, я бросился вдогонку за мчавшимся со скоростью разъяренного носорога Разумовским. Завернув за угол, я на мгновение остановился, увидев перевернутую «семерку», покосившийся столб фонаря, вмятый в ее бок, и оранжевые язычки пламени, облизывающие покореженный корпус.

— Стой! — крикнул я Разумовскому, устремившемуся к распростертому возле машины телу. — Стой! Она сейчас взорвется.

Иерей даже не оглянулся. Добежав до лежащего на земле человека, он подхватил его под мышки и потащил прочь. Мне ничего не оставалось, как броситься ему на помощь. Мы успели оттащить тело метров на двадцать, когда раздался взрыв. Отпустив тело водителя, я сел прямо на асфальт и вытер ручьями струящийся со лба пот. Посмотрел на полыхающую машину, покосился на тяжело дышащего Разумовского и пожал плечами:

— Вообще-то, если вдуматься, ничего удивительного. Если верить легендам, некоторые могли приказать дождю прекратиться или, наоборот, пойти. А кое-кто и зверями повелевал… А машине скомандовать остановиться — это тьфу, а не приказ. Это и я бы смог… Если б захотел… Но, по-моему, ты перестарался…

— Песок там, на дороге, — указал иерей. — Небольшая кучка, ведра три-четыре, но, видать, неудачно налетел… Перевернуло и протащило… Посмотри, он жив?

Я посмотрел на вязаную шапочку с прорезями для глаз, закрывавшую лицо распростертого на земле человека, и покачал головой:

— Сложно жить со свернутой шеей. Я еще когда тащил его, понял, что парень свое отстрелял. Просто объяснять времени не было. Интересно, я его знаю?

Сняв с покойника маску, я посмотрел на обезображенное гримасой боли и страха лицо и кивнул:

— Знаю. Анатолий Лысенко, охранник Зимина. Сегодня у него выходной, после вчерашних трудов с банковским авралом… Вот и отдохнул…

— Стало быть, разрешилось все? — спросил Разумовский. — Вот, значит, кто «наводчик». И твои подозрения в отношении Оксаны ошибочны…

Я вновь натянул на лицо покойника маску и поинтересовался:

— А если так?..

— В каком смысле? — удивился Разумовский. — Ты намекаешь, что… Да нет, перестань… Зачем городить такие сложности? «Наводчик» перед нами — и это все объясняет…

Скрипя и громыхая железом, к нам из последних сил подполз желто-синий милицейский «уазик». Тяжело вздохнув, он остановился в пяти метрах от нас и даже как-то обмяк, беспомощно раскинув дверцы. Из него браво выскочил постовой, ростом примерно под метр пятьдесят и вряд ли более пятидесяти килограммов, если считать вместе с сапогами, рацией и резиновой дубинкой. Посмотрел на догорающую «семерку», на меня, на Разумовского, на труп у наших ног и многозначительно поиграл дубинкой.

— Так, — определился он. — Значит, все задержаны и никому не двигаться, иначе буду вынужден применить силу. Понятно?

— Понятно, — кивнул я и вновь повернулся к Разумовскому: — А я тебе говорю, что это объясняет, только когда вот так, — я снова стянул шапку с Лысенко. — А если оставить все вот так, — я надел маску, — то все выгладит так же, как раньше, и даже хуже…

Постовой подумал, склонился над покойником, снял с него маску, еще подумал, надел маску и скомандовал:

— Придется пройти в машину. Вам двоим. Труп можно оставить на месте.