Два других члена этой необычной сети – Барбара МакЛауд и Николай Грюбе – не входили в йельскую орбиту, как Питер, Стив и Карл. Барбара училась в Техасском университете и была одной из разросшейся группы аспирантов Линды, Николай занимал тогда должность в Гамбургском университете, где существует давняя традиция мезоамериканских исследований. Профессионализм Николая был уникален: каждый год несколько месяцев он проводил в отдаленной деревне майя в Кинтана-Роо, изучая эзотерический язык майяских х-менов (шаманов). Излишне говорить, что Николай так же свободно говорил на юкатекском, как Шампольон на коптском.

Великие эпиграфические прорывы иногда происходят, казалось бы, от незначительных дешифровок – так библейский шторм вырос из облачка не больше человеческой руки. Произошло это примерно так.

Мой друг Дэвид Пендергаст из Королевского музея Онтарио искал эпиграфиста для обработки кратких текстов, которые он нашел на жадовых и других артефактах из Альтун-Ха, небольшого, но богатого памятника в Белизе, где Пендергаст вел раскопки [19]. Я не задумываясь предложил Питера Мэтьюза. Питеру не потребовалось много времени, чтобы найти на резной жадовой пластинке собственный эмблемный иероглиф Альтун-Ха, но гораздо большее значение имели иероглифы, процарапанные на паре прекрасных полированных обсидиановых ушных вставок из царского захоронения [20]. Первое иероглифическое сочетание на каждой из них начиналось с u, знакомого нам притяжательного местоимения 3-го лица; затем шел знак tu, давно опознанный Томпсоном благодаря его использованию как числового классификатора в юкатанских надписях; внизу шел штрихованный знак pa Ланды[163]. Питер прочитал это как u tu-p(a) или u tuup (у-тууп) «его ушная вставка» на майя. Далее следовало несколько иероглифов, передававших имя владельца, предположительно человека в гробнице. Так появился первый засвидетельствованный в эпиграфике майя пример «именного ярлыка» (или владельческой надписи).

Рис. 58. «Именные ярлыки», открывающие владельческие надписи:

а) u tup (у-туп) «его ушная вставка»; иероглиф вырезан на обсидиановой ушной вставке из Альтун-Ха; б) u bak (у-бак) «его кость»; иероглиф вырезан на кости из гробницы «Правителя А» в Тикале.

Незадолго до находки Питера Давид, рассматривая изящные процарапанные надписи на коллекции костей, помещенных вместе с телом великого царя под храмом I в Тикале, заметил, что некоторые из них начались с фразы u ba-k(i), то есть u bak (у-бак) «его кость», за которым следуют имя правителя и эмблемный иероглиф Тикаля [21].

Это было совершенно обыденное использование письменности, которую Томпсон и его последователи считали сферой чисто эзотерического и сверхъестественного, – почти как если бы чаша для причастия имела наклейку «Чаша преподобного Джона Доу»[164]. Томпсон был бы в ужасе, но владельческие надписи оказались вездесущими в мире классических писцов майя. Древние майя любили называть вещи и рассказывать миру, кому принадлежали эти вещи. Мы обнаружим, что даже храмы, стелы и алтари имели свои собственные имена.

Повторяющийся, почти ритуалистический текст, который я нашел на расписной керамике майя в начале 1970-х годов и который, как я думал, мог быть погребальным заклинанием, после долгого забвения привлек внимание молодых эпиграфистов. В конце концов, «основной стандарт» – наиболее часто встречающийся текст в классической культуре майя, но при всем при том казался недоступным для прочтения.

Недоступным – пока не появилось новое поколение эпиграфистов.

Еще работая над каталогом выставки Гролье, я заметил, что в «основном стандарте» наблюдаются замены знаков, – и не только тех, которые эпиграфисты называют аллографами (то есть незначительные вариации в начертании одного и того же иероглифа), но замены целых знаков. Между тем эти целые знаки иногда указывали на поливалентность, а порой, казалось, даже изменяли значение. Это означало, что «основной стандарт» можно подвергнуть дистрибутивному анализу, то есть изучению закономерностей взаимозаменяемости знаков в этом сильно кодифицированном, почти формульном тексте. Именно это Николай Грюбе намеревался сделать в своей диссертации, и над этим же Дэвид, Стив и Карл начали работать в Йельском и Принстонском университетах, а Барбара МакЛауд – в Техасском [22]. Бесценную помощь им оказал щедрый Джастин Керр, который сделал для них сотни развернутых изображений неопубликованных ваз майя, снятых в его нью-йоркской студии.

Результаты были выдающимися, и не совсем теми, которых я ожидал. Мы помним, как Дэвид Стюарт обнаружил иероглифическое сочетание для tz’ib (ц’иб) «письмо» на этих сосудах и последствия этого открытия. «Основной стандарт», как продемонстрировали Стив и Карл, оказался владельческой надписью, примером гигантского «именного ярлыка» [23]. Они отметили, что сочетание, условно обозначенное мною как иероглиф «крыло и пятиточечный знак», может чередоваться в некоторых текстах с другим сочетанием, которое несомненно читалось u la-k(a). Во многих языках майя и в классическом майя lak (лак) означает «блюдо», а u lak (у-лак), таким образом, переводится «его блюдо». Этот вывод подтверждается тем фактом, что запись встречается только на широких глиняных блюдах. Иероглиф же «крыло и пятиточечный знак» встречается только на сосудах, которые в высоту больше, чем в ширину. Хотя аргументы и были сложны, Брайан Стросс, Стив Хаустон и Барбара МакЛауд сумели убедить коллег, что этот иероглиф должен быть прочитан y-uch’ib (й-уч’иб) «его/ее питьевой сосуд» [24].

Рис. 59. Иероглифы на керамике для сосудов разных форм в «основном стандарте»: а) u lak (у-лак) «его блюдо»; б) u hawante (у-хаванте) «его блюдо на трех ножках»; в) иероглиф «крыло и пятиточечный знак» y-uch’ib (й-уч’иб), обозначающий цилиндрические вазы и круглодонные чаши (посуда для напитков).

Археологи-майянисты любят изучать глиняные сосуды. Они восторгаются каждым черепком, несмотря на то, что находят их в своих раскопах сотнями тысяч, но очень немногие задумываются о функциях керамики. Иконография и эпиграфика рассказали нам, что она использовалась как минимум в качестве погребального инвентаря. Элитарная же керамика майя служила для хранения еды и питья. На многих дворцовых сценах на расписной глиняной посуде изображены блюда, доверху наполненные кукурузными тамалями, и высокие вазы с пенистой жидкостью. Возможно, это бальче, местная медовуха, приправленная корой дерева бальче, но могло быть и что-то еще.