Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Надо бы найти кого-то, кто расскажет об истории этого замка, - пробормотал он, проходя во внутренний двор.
Вскоре, совершенно не утомившись после подъема по многочисленным ступенькам, молодой американец увидел руины громадного донжона. Тут, очарованный зрелищем, он присел на нагретый солнцем обломок известняка.
Не переставая удивляться мягкости шарантского климата, Ричард Джонсон погрузился в сладостные мечты. Он снова и снова воскрешал в памяти упоительный момент, когда целовал холодные губы Элизабет, ласкал ее, забывшись в чувственном бреду, сжимал ее груди, талию, атласной гладкости бедра. Вспоминал ее взгляд, когда она легла на койку в его каюте, - взгляд выброшенной на берег сирены, неимоверно соблазнительной.
Этим сравнением он несколько успокоил собственную совесть: по легендам, чарам этих созданий, своим пением заманивающих моряков, противостоять невозможно.
«Вот и мой корабль налетел на рифы и разбился! - сказал он себе. - Но если Лисбет снова вздумается меня спровоцировать, надо держать себя в руках!»
Мыслями Джонсон постоянно возвращался к этой сцене. Никогда он не повел бы себя с девушкой как распаленный самец, если бы она тогда так на него не посмотрела. Он готов был поклясться, что в этом взоре Элизабет был недвусмысленный призыв.
Со вздохом он расправил плечи, вытянул длинные мускулистые ноги. Прежде чем подняться, достал из внутреннего кармана пиджака фотографию, полученную… от одной особы. Вздохнул, насмешливо говоря самому себе:
- Если я все-таки сумею на ней жениться, то стану счастливейшим из смертных. И, что немаловажно, о деньгах думать больше никогда не придется.
На фото, выполненном в технике сепии, мечтательно улыбалась Элизабет в платье из кружев и сапфировом колье. Перед тем как взойти на борт «Турени», она уступила просьбам Мейбл Вулворт, желавшей заполучить свежий портрет девушки, чтобы обрамить его и выставить у себя в гостиной. Ричард Джонсон с этой фотографией не расставался.
На мельнице семейства Дюкен, в тот же день, два часа спустя
- Мне очень жаль, Элизабет, однако нам пора возвращаться, - с сожалением сказала Адела. - День удлиняется, но мы должны вернуться до того, как совсем стемнеет. Мы приедем еще, на следующей неделе.
Антуан Дюкен взял руку своей внучки, поцеловал. Он никак не мог налюбоваться ею, наслушаться, как она смеется, нарадоваться тем спонтанным проявлениям нежности, которые она ему расточала.
- Бабушка, зачем так долго ждать? Давайте вернемся послезавтра! - вскричала Элизабет. - И Бонни с нами!
- Буду ждать с нетерпением, - подхватил старый мельник. - Очень хочется с ней познакомиться и поблагодарить ее за то, что так заботилась о нашей девочке.
- Все будет зависть от настроения моего супруга, - неуверенно проговорила хозяйка замка. - Гуго радуется каждой минуте, проведенной с внучкой, притом что проявление чувств дается ему с трудом.
Это заявление было встречено настороженным молчанием. Жена Пьера попыталась переменить тему.
- Теперь мы будем часто видеться, - с уверенностью сказала она. - То, что ты вернулась, Элизабет, - уже огромное счастье. Ты снова тут, с нами, живая и невредимая, и мы проведем вместе множество прекрасных часов - и этой весной, и летом. По-другому и быть не может.
Ивонна говорила с такой любовью и теплотой, что Элизабет поспешила ее расцеловать в еще румяные от холода щеки. С каштановыми волосами, аккуратно убранными под собственноручно сшитый маленький чепец, в коричневом саржевом платье - такой Элизабет и помнила ее все эти годы.
- Я часто рассказывала про тебя мальчикам, - продолжала Ивонна. - Жиль с Лораном молились, чтобы ты вернулась, - по вечерам, перед тем как лечь спать.
- Мои милые двоюродные братья! - с энтузиазмом воскликнула девушка. - Я не знала, что вы у меня есть, и тем не менее привезла подарки. Дядюшка Жан, куда ты положил мою ковровую сумку?
- Она на буфете. Сейчас принесу!
Элизабет чувствовала себя среди своих, в семейном кругу, а потому всякое стеснение было забыто. Она поймала себя на мысли, что охотно осталась бы тут, на мельнице, и не только переночевать - жить. Замок показался ей негостеприимным, несмотря на всю доброту и заботу бабушки.
Но с этим можно и подождать, тем более что для себя девушка решила: свои дни, а может, и ночи она будет делить между замком Гервиль и Монтиньяком.
- Я приобрела для вас небольшие подарки, не зная точно, застану ли вас всех в добром здравии. Ивонна права, уже большое счастье, что мы встретились. Дедушка Туан, понятия не имею, куришь ли ты до сих пор трубку, но я тебе ее купила - из древесины вяза, а к ней - английского табака!
- Спасибо, моя крошка! Теперь отдохну немного от своего «серого» табака[53], хоть и его приходится экономить.
- А своим милым дядюшкам я привезла по карманному ножику - со стальным лезвием и резной рукояткой из слоновой кости. Это па мне посоветовал! Ой, прошу меня простить. Я хотела сказать мистер Вулворт.
- Не надо извиняться, дитя мое, - успокоила ее Адела. - Как бы то ни было, эти люди заменили тебе родителей, уберегли тебя от прискорбной сиротской участи.
Элизабет пришлось очень постараться, чтобы уложить в короткий рассказ все, что с ней произошло после нападения на них с отцом в нью-йоркском переулке. По помрачневшим лицам Антуана, Пьера и Жана было видно, что эта картина - как грабители убивают Гийома - стоит у них перед глазами.
О трагических обстоятельствах его смерти Адела рассказала им много лет назад и теперь лишний раз убедилась, что поступила правильно: узнай отец и братья правду сейчас, им было бы намного больнее.
- И о тебе, Ивонна, я подумала, - продолжала Элизабет, протягивая молодой женщине бархатный мешочек, в котором оказалось ожерелье из бирюзы.
- Какая красота! - вскричала Ивонна. - Господи, да куда же я буду в нем ходить? Разве только в церковь по воскресеньям… Пьер, посмотри!
- А для моих кузенов - английские конфеты. Они называются toffees, по-нашему - ириски.
- Тофиз. - на французский манер, с ударением на последний слог, произнес новое слово младший из братьев, Лоран.
- Они очень вкусные! Жиль, и ты тоже возьми конфетку.
Элизабет помогла мальчикам открыть круглую пеструю картонную коробку с конфетами, завернутыми в золоченую бумагу.
- Эту бумагу я сохраню, - подумав немного, сказал Жиль. - Она такая блестящая.
Девушка пожалела,
