Он мгновенно навострил уши.

— Что это?

Куда подевались все заранее подготовленные фразы? Попросту исчезли. На протяжении семи лет, думая об этом моменте, Джейни перебрала сотни психологически точных эвфемизмов для слова «клон», но сейчас, глядя в глаза мальчику, так страстно жаждущему узнать и понять, позабыла их все.

Она проглотила ком в горле и сказала:

— Ты живешь уже не в первый раз.

* * *

Алекс сохранил свою компьютерную игру, моментально забыл о компьютере и залез к Джейни на колени.

— Я уже жил прежде?

Она сделала глубокий вдох и без оглядки нырнула в предательские воды истины.

— Да. Жил. Ты был перенесен в этот мир средствами ядерного перемещения. Это означает, что ядро клетки твоего первого тела — содержащее весь генетический материал, который и делает человека тем, кто он есть, — было внедрено в мою яйцеклетку, а из нее предварительно удалили уже имевшееся там ядро. Потом видоизмененная яйцеклетка была имплантирована в мое тело, чтобы я могла стать твоей матерью, потому что я хотела ею быть.

Алекс замер, обдумывая услышанное. Джейни прикусила нижнюю губу. «Пусть сам задает вопросы», — напомнила она себе. Можно не сомневаться, их будет множество.

— Сколько лет прошло… ну, с тех пор, как я жил… прежде?

— Почти семьсот.

Он не воскликнул: «Вот это да!», или «Круто!», или «Неужели?» — просто присвистнул и спросил:

— Сколько мне было лет?

Ответить на этот вопрос было потруднее. Что его интересовало? Из какого момента предыдущей жизни он возник? Или сколько вообще прожил? Она не хотела сообщать двойнику, в каком возрасте и каким образом умер его оригинал.

— Ну… сначала ты был маленьким мальчиком, как и положено, потом стал подростком, хотя, думаю, быть подростком в те времена означало нечто иное по сравнению с тем, что сейчас. А потом ты вырос и стал мужчиной. Очень хорошим человеком.

И надо же! Этот уклончивый ответ удовлетворил его.

— В каком смысле я был хорошим?

— В таком же, в каком и сейчас. Добрым, великодушным, храбрым, умным и… ну, ты был просто очень, очень славным.

Его лицо просияло, и Джейни почувствовала, как ее опасения начинают рассеиваться.

— Ты родился где-то около тысяча триста двадцать пятого года в Испании, — продолжала она, — в маленьком городке под названием Сервера. Тебя звали Алехандро Санчес.

— Алехандро Санчес, — благоговейно прошептал он. — Поэтому меня назвали Алексом?

— Твоего отца звали Авраам. Мать… Не знаю, — призналась Джейни. — Ты никогда… В смысле, в том, что я читала, о ней не было ни слова.

Алекс открыл рот, как бы собираясь с ходу задать следующий вопрос, но внезапно запнулся.

— Где ты обо мне читала?

Джейни понимала: полностью правдиво она ответить не может; он сам захочет прочесть дневник. А между тем он был еще слишком мал, чтобы узнать о своей прошлой жизни в деталях — о своих невзгодах и потерях, о долгих разлуках с любимыми, об ужасных преступлениях, которые совершил, защищая себя и тех, кого любил. Поэтому она просто сказала:

— В одной старой книге. Думаю, ты был замечательным человеком. Женщине, которую я знала прежде, попали в руки несколько твоих волосков и кусочков кожи. Она отдала их мне, а я использовала их для получения материала, требующегося для ядерного перемещения.

Его лицо просияло.

— Что я делал, когда вырос?

— Ты был доктором.

Он захлопал в ладоши.

— Надо же! И снова хочу стать им.

— Да. — Его бурная реакция обрадовала ее. — Однако медицина тогда была совсем не такая, как сейчас. Ты окончил медицинский университет во Франции, в городе под названием Монпелье. У тебя было немало известных учителей, одного из них звали Ги де Шальяк. Он служил доктором у двух пап и жил в Авиньоне, как и ты какое-то время. В конце концов он стал твоим лучшим другом… вот как сейчас Сара.

«Жил». Это слово ударило Джейни — но не Алекса; он, без всяких сомнений, воспринимал свое существование как непрерывное.

— Я тоже был знаком с этими папами?

— По-моему, нет.

Она чуть было не сказала: «Ты ничего не писал о том, что лично встречался с ними», но удержалась.

Алекс соскочил с ее колен и ринулся к компьютеру, вызвал на экран карту мира и, более укрупненно, Европу.

— Как пишется Сервера?

Джейни ответила, и Алекс ввел название.

— Вот она! — Несколько мгновений они молча изучали карту. — А как называется тот, другой город?

— Авиньон, — по буквам произнесла она и кончиком пальца провела линию между этими городами. — Из Серверы в Авиньон ты путешествовал вот по этой дороге.

— Это во Франции.

— Да. Ты говорил по-французски, но не только. Ты говорил на многих других языках.

— На каких?

— На латыни, потому что это был язык, на котором люди учились, а ты всю жизнь стремился к знаниям. И на иврите, потому что на этом языке говорили твои родители. Ты говорил и по-английски — в те времена, когда этот язык только становился популярным. Это не совсем наш язык, но, в принципе, тот же самый.

— Что значит «не совсем наш»?

— Ну, языки изменяются со временем.

— Почему?

«О господи, действительно, почему?»

— Ну, давай я покажу тебе это на примере. Где диск с записями классической литературы?

Алекс встал на кресло, порылся на полке над компьютером и в конце концов достал нужный диск. Джейни поставила его и нашла «Кентерберийские рассказы».

— Посмотри вот на это, — сказала она.

«With us ther was a doctour of phisik;

In al this world he was the noon hym lik,

To speke of phisik and of surgerye…»[8]

Алекс с трудом попытался прочесть вслух незнакомые слова.

— Это английский времен Алехандро. Писатель говорит здесь о докторе, «рассказывающем историю о рыцаре, который предпочел убить свою дочь, чем видеть ее женой человека, который сломил бы ее дух…» — продолжала Джейни «переводить» со старинного языка на современный.

— Звучит как-то не похоже на английский.

— Так оно и есть. Языки развиваются со временем. И знаешь что еще? Ты знал человека, написавшего эти слова. Его звали Джеффри Чосер.

— Не может быть!