Ах! Но до чего жаль, что ты не смягчилась и не поехала с нами, Элиза. Я найду время для краткого и кроткого упрека, ведь я попросту не понимаю тебя. В конце концов, именно ты впервые заметила, что хорошо бы когда-нибудь вдвоем отправиться в Америку, собственными глазами увидеть небоскребы Нью-Йорка и великую статую Свободы. Не представляю, что заставило тебя отвергнуть подходящую возможность и остаться в Чёренгорбе в компании одного лишь отца. Ты неизменно представляешь для меня загадку, дорогая, хоть я и знаю, что бессмысленно с тобой спорить, когда ты что-то решила, моя милая упрямая Элиза. Скажу лишь, что уже скучаю по тебе и часто представляю, каким проказам мы предавались бы, если бы ты была здесь со мной. (Как бы мы поиграли на бедных маминых нервах!) Странно думать о том времени, когда я тебя не знала, мне кажется мы всегда были вместе, а годы, проведенные в Чёренгорбе до твоего приезда, — лишь ужасный период ожидания.

Все, мама зовет. Похоже, нас опять ждут в столовой. (Еда, Элиза! Мне приходится прогуливаться по палубе между приемами пищи, чтобы существовала призрачная надежда в следующий раз съесть из вежливости хоть что-нибудь!) Несомненно, мама подцепила какого-нибудь графа или сына богатого промышленника, чтобы составить компанию за столом. Дочерям не следует опускать руки, мама права: я никогда не встречу своего суженого, если буду сидеть взаперти.

Итак, я прощаюсь с тобой, дорогая Элиза. Скажу напоследок, что, хоть тебя и нет со мной, твой дух, несомненно, рядом. Я знаю, что когда впервые увижу прославленную даму, воспевающую свободу, что вечно бдит над портом, то услышу голос своей кузины Элизы, произносящий: «Ты только посмотри на нее и представь, сколько она повидала».

Твоя навеки, любимая кузина

Роза.

Элиза крепче сжала пальцами обернутый коричневой бумагой сверток. Стоя в дверях универсального магазина Тредженны, она смотрела, как темно-серое облако-одеяло висит над зеркальным морем. Дымка на горизонте предупреждала о морских бурях, в воздухе дрожали беспокойные капельки воды. Элиза не взяла сумку, потому что, выходя из дома, не собиралась в деревню. Но в какой-то миг ее так пленила начатая история, что потребовалось немедленно ее запечатлеть. Пяти последних страниц тетради категорически не хватало, Элиза настоятельно нуждалась в новой и потому, не подготовившись, отправилась за покупками.

Элиза еще раз глянула на хмурое небо и быстро зашагала вдоль гавани. Когда она достигла развилки, то вместо главной дороги пошла по узкой тропе вдоль утеса. Она никогда еще не ходила по ней, лишь Дэвис как-то упомянул, что короткий путь от поместья до деревни пролегает вдоль края утеса.

Подъем был крутым, а трава — высокой, но Элиза шла быстро. Она остановилась лишь раз, чтобы взглянуть на плоское гранитное море, по которому возвращалась на ночлег флотилия белых рыбацких лодочек. Элиза улыбнулась — точно молодые воробушки летят в гнездо, спешат после дня, проведенного за исследованием границ огромного мира.

Однажды она пересечет море, все целиком, совсем как ее отец. Так много миров ждет за горизонтом: Африка, Индия, Ближний Восток, страны противоположного полушария! В далеких краях она найдет новые истории, старинные волшебные сказки.

Дэвис посоветовал ей записывать свои собственные сказки, и Элиза послушалась. Она исписала двенадцать тетрадей, но до сих пор не остановилась. Напротив, чем больше она писала, тем громче становились истории, они кружились у нее в голове, давили, стремились вырваться на свободу. Элиза не знала, хороши ли ее сказки, и, по правде говоря, ей было все равно. Истории принадлежали ей, и оттого, что были записаны, казалось, происходили в реальности. Герои, которые танцевали у нее в голове, и на бумаге становились ярче, приобретали те черты, которых Элиза не придумывала, говорили то, о чем она и не подозревала, начинали вести себя непредсказуемо.

У ее историй была небольшая, но благодарная аудитория. Каждую ночь после ужина Элиза прокрадывалась к Розе в постель, совсем как в детстве, и начинала читать свою новую сказку. Роза слушала, распахнув глаза, ахая и вздыхая именно там, где нужно, и радостно смеясь в страшных местах.

Именно Роза уговорила Элизу послать одну из сказок в лондонский офис журнала «Время детских историй».

— Разве ты не хочешь увидеть их напечатанными? Тогда они станут настоящими историями, а ты — настоящей писательницей.

— Они и так уже настоящие истории.

Роза приняла лукавый вид.

— Но если их напечатают, ты приобретешь небольшой доход.

Собственный доход интересовал Элизу, о чем Роза прекрасно знала. До сих пор Элиза всецело зависела от тети и дяди, но в последнее время ее начал волновать вопрос, где найти деньги на путешествия и приключения, которые, как она знала, таились в ее будущем.

— И уж конечно, маме это не понравится, — сказала Роза, сжав руки под подбородком и прикусив губу, чтобы не улыбнуться. — Леди Мунтраше зарабатывает на жизнь!

Реакция тети Аделины, как всегда, мало значила для Элизы, но то, что другие люди прочтут ее истории… С тех самых пор, как Элиза обнаружила книгу сказок в тряпичной лавке миссис Суинделл и растворилась в поблекших страницах, она поняла власть историй, их волшебную способность затягивать раны в душах людей.

Морось превратилась в легкий дождь, и Элиза побежала, прижимая тетрадь к груди. Сырые пряди травы хлестали ее мокрую юбку. Что скажет Роза, когда узнает, что детский журнал собирается напечатать «Подменыша»? Что Элизу попросили показать и другие сказки? Она улыбалась на бегу сама себе.

Еще две недели, и Роза наконец вернется домой. Элиза уже едва могла ждать. Как она скучала по кузине! Роза весьма небрежно отнеслась к написанию писем — от нее пришла одна весточка, составленная по дороге в Америку, и ничего больше, так что Элиза с нетерпением ожидала новостей о великом городе. Она хотела бы сама увидеть Нью-Йорк, но тетя Аделина не оставила надежды.

— Губи свои собственные перспективы, ради бога, — сказала она как-то вечером, когда Роза ушла спать. — Но я не дозволю разрушить будущее Розы твоими варварскими манерами. Она никогда не встретит своего суженого, если не будет блистать. — Тетя Аделина выпрямилась во весь рост. — Я заказала два билета до Нью-Йорка. Один для Розы и один для меня. Хотелось бы избежать недоразумений, и потому лучше, если моя дочь будет считать, что решение приняла ты.

— Зачем мне лгать Розе?

Тетя Аделина вздохнула, ее щеки провалились.

— Чтобы она была счастлива, разумеется. Разве ты не желаешь ей счастья?

Когда Элиза достигла вершины холма, раскат грома эхом отразился от стен утеса. Небо темнело, дождь становился все сильнее. На поляне стоял дом. Элиза поняла, что это тот самый домик, который притулился по другую сторону огороженного сада, подаренного ей дядей Лайнусом. Она укрылась на крыльце и прижалась к двери, но дождь лил с крыши все сильнее.

Прошло два месяца с тех пор, как Роза и тетя Аделина уехали в Нью-Йорк, и, хотя время стало тянуться медленнее, первый месяц в вихре прекрасной погоды и замечательных историй пролетел незаметно. Элиза все дни проводила между двумя любимыми местами в поместье: черной скалой в бухте, на вершине которой тысячелетия приливов и отливов выдолбили место для сидения, и тайным садом в конце лабиринта, ее личным садом. Как чудесно обладать своим собственным местом, целым садом, в котором можно проводить время! Иногда Элиза сидела на железной скамейке совершенно неподвижно и только слушала, как ветер срывает листья и кидает их в стены, как негромко дышит океан, как птицы поют о своем. Когда Элиза сидела особенно тихо, ей казалось, что она почти слышит, как цветы благодарно вздыхают на солнце.