— Что это значит? — начал он раздраженно.

Я молча отпустил часового и шагнул внутрь. Солдат несколько секунд стоял, держась за горло и шумно дыша, а затем вскинул винтовку, направив мне в спину, и заорал:

— А ну стоять!

Я смотрел на капитана. Он на меня. Почти минуту мы бодались взглядами, затем капитан не выдержал и, отведя взгляд, бросил часовому:

— Микишкин, прикрой дверь.

Мы остались одни.

— Так что означает ваш визит, капитан Куницын? — высокомерно кривя губы, продолжил Бушманов.

Я молча сделал шаг вперед, второй, третий, руки капитана заскользили по столу, устремляясь к поясу, туда, где была прицеплена кобура с пистолетом, а я наклонился к нему так, что мое дыхание опалило ему ноздри, и с придыханием произнес:

— Ты что же это творишь, капитан?

— Что-оо?! — Бушманов попытался выкрикнуть это возмущенно, даже грозно, но его голос сорвался на последней букве.

— Эти люди прошли сотни километров по тылам врага, не раз шли грудью на пулеметы, взрывали склады, мосты, штабы немецких дивизий, а ты, погань тыловая, будешь им морду кровянить?!

С этими словами я протянул руку и, ухватив капитана за воротник точно так же, как часового за минуту до этого, рывком выдернул его из-за стола и, качнувшись назад, чтобы придать себе устойчивости, поднял его вверх. Капитан захрипел и заскреб ногтями по кобуре. Я левой ладонью хлестко ожег его по руке, будто ребенка, тянущегося к запретному или опасному. Впрочем, в его случае так оно и было… Дав ему несколько мгновений поболтаться в воздухе, я швырнул его на его табурет. Капитан со всхлипом втянул воздух в горло, а в его взгляде, которым он смотрел на меня, я впервые увидел страх. И это было хорошо.

— Не трогай моих людей, капитан, — почти нежно после всего произошедшего произнес я. — Снимай показания, если считаешь, что это твоя работа, сопоставляй информацию, пытайся ловить меня на вранье, но людей не трогай! Понял?

— Ты… вы… да как вы… да я с вами…

— Ты — нет, капитан, — качнул я головой. — Запомни это. Другие — может быть. Кто знает… Но ТЫ — НЕТ! Не успеешь. Понял меня?

Капитан молча сидел на табурете, держась за горло и глядя на меня с ненавистью и страхом. Я несколько мгновений держал его взгляд, а потом развернулся и двинулся в сторону двери. Я сделал шаг, другой, третий, а затем резко обернулся и вскинул свой верный «дегтярь» на уровень глаз, так что мушка с целиком сошлись на переносице капитана. Пару мгновений мы смотрели друг на друга, а затем капитан с натугой засунул обратно наполовину вытащенный из кобуры ТТ. Я опустил пулемет и, распахнув дверь, вышел из землянки.

А на следующий день в расположении батальона появился майор, представившийся начальником строевого отделения корпуса. И батальон загудел как улей. Ко мне тут же примчалась делегация во главе с Кабаном.

— Товарищ капитан, как же это? Вы ж обещали!

— Что такое? — поинтересовался я, уже, впрочем, понимая, что происходит.

— Так товарищ майор там говорит, что нас расформируют и отправят на пополнение корпуса.

Я успокаивающе поднял руки:

— Спокойно, товарищи, спокойно. Я немедленно еду в штаб корпуса.

К генералу меня допустили сразу. Не успел ординарец засунуть голову в приоткрытую дверь, как тут же высунулся обратно и распахнул створки.

— Заходите, товарищ капитан.

Генерал обедал.

— Садись, капитан. Обедать будешь?

Я дружелюбно улыбнулся.

— Не откажусь, товарищ генерал.

— Онищенко!

— Я, товарищ генерал, — просунулась в приоткрытую дверь голова ординарца.

— Организуй котелок капитану, — благодушно приказал генерал и, повернувшись ко мне, заявил: — Все подтвердилось, Куницын.

— Что?

— Ну твои сведения. И насчет мостов, и насчет складов. А еще разведчики соседей принесли информацию, что у немцев действительно проблемы с топливом.

Я кивнул, ну еще бы…

— Зачем пришел?

— Зачем вы расформировываете мой батальон, товарищ генерал?

Похоже, этот вопрос его сильно удивил. Он даже перестал есть и воззрился на меня. В этот момент дверь распахнулась, и шустрый Онищенко бухнул передо мной котелок со щами.

— Вот, товарищ капитан, кушайте, а ось и ложечка, — почти проворковал он, вытаскивая из-за голенища алюминиевую ложку, завернутую в чистую тряпицу, и вручая мне. Его круглое лицо сияло от удовольствия.

— Брысь! — сердито рявкнул генерал.

И Онищенко мгновенно исчез, будто его и не было.

— Ну ты и наглец, капитан, — генерал покачал головой. — Я что же, должен перед тобой отчитываться?

— Хотя бы поучите, товарищ генерал, — попросил я. — Должен же я понять, почему такой талантливый и опытный командир, как вы, принимает такое решение. Чего он собирается этим достичь?

Генерал озадаченно хмыкнул. Озадаченно, потому что мой перл оказался для него совершенно неожиданным. Он ожидал надрыва, горячего возмущения, страстного спича, но не этакой спокойной лести…

— Да ты хоть понимаешь, что у меня в ротах по пятнадцать-двадцать человек? Да такую оборону немец пальцем может прорвать! Бумага папиросная, а не оборона!

— И вы собираетесь существенно изменить ситуацию, сделав в ротах по восемнадцать — двадцать пять? — несколько картинно изобразив удивление, поинтересовался я.

Генерал насупился. Я же спокойно продолжил:

— Вы сами только что сообщили, что моя информация, в которую изначально все отказывались верить, оказалась правдой. И вам не нужно подразделение, способное на такое?

Генерал еще сильнее насупился и отодвинул свой котелок.

— А если тебя у меня заберут? Да ты понимаешь, что твое подразделение — это единственный резерв в масштабах, считай, всей армии? Нет в армии больше таких полнокровных батальонов, нет… да полков с такой численностью раз-два и обчелся!

Я несколько мгновений рассматривал генерала, даже не соображая, как на это реагировать. С таким… черт, эгоизмом и то назвать было сложно!.. — я еще не сталкивался. Впрочем, в его позиции был свой смысл. Во всяком случае, в этот момент и в этой армии. Но надо было что-то отвечать на его вопрос. Я задумался, а затем даже усмехнулся мысли, пришедшей в голову.

— По-моему, — вкрадчиво начал я, — капитан государственной безопасности Бушманов развернул большую работу среди моих людей. И… — я сделал паузу и одарил генерала многозначительным взглядом, — я бы создал капитану все условия для работы, но потребовал бы от него максимальной тщательности и дотошности в деталях.

Генерал несколько мгновений смотрел на меня, а затем в его глазах зажегся веселый огонек. Ну да, пока капитан не убедится в полной благонадежности личного состава (а в этом генерал, после того как информация полностью подтвердилась, уже не сомневался), трогать батальон и прекращать расследование вроде как и нельзя.