– Я весьма разочарована, господин Дитрих. Но понимаю. И раз уж такое дело, могу сделать вам признание: муж всегда полагал, что следует обратиться к итальянцам.

– У них нет денег!

– Именно это я без устали пыталась ему растолковать! Но таков уж мой муж: стоит ему вбить что-то себе в голову… «Ни у кого в Европе денег нет, – сказал он мне, – но на самом деле, если хорошенько поскрести по сусекам, всегда находятся средства на то, что нам хочется приобрести». По его мнению, Муссолини не склонен пребывать в тени Гитлера! Если в прошлом месяце маршал Бальбо из Рима долетел со своей эскадрильей гидросамолетов до Чикаго, то не ради дешевого эпатажа! А все потому, что фашистский режим стремится преуспеть в области военной авиации! И я, господин Дитрих, не скрываю от вас тот факт, что меня все эти мужские дела не очень интересуют.

Мадлен встала.

Дитрих смутился, это было заметно.

– Только один вопрос, если позволите. В случае если мое руководство изменит свое решение, – он доверительно понизил голос, – вы знаете, сегодня эти начальники говорят одно, а назавтра совсем другое… каковы ваши пожелания относительно способа, которым «затраты» будут возмещены вашему мужу?

Мадлен вновь села:

– Наши с мужем мнения разошлись, господин Дитрих. Он хотел бы получить деньги на счет, я бы предпочла наличность, это более… незаметно, вы меня понимаете. Если вы за мир в семье, лучше будет удовлетворить каждого из нас. Половина на половину.

Она порылась в сумке и достала оттуда бумажку.

– Вот банковские реквизиты. На всякий случай, разумеется.

Дитрих схватил бумажку. Им овладели сомнения.

– Этот счет не… на имя вашего мужа. Это нормально?

– То есть… Да, верно. Это… как вам сказать… неактивный счет… Гюстав предпочитает конфиденциальность. Бывают люди злонамеренные, таких везде много.

Похоже, Дитриха не слишком убедил этот аргумент.

– В случае, если ваше руководство изменит мнение, – продолжала Мадлен, – идеально было бы, чтобы происхождение средств осталось… в тайне, если можно так сказать. Пусть, например, это будет перевод от иностранной компании, как оплата заказа…

– Понимаю… Таким образом, половина на этот счет, – он махнул корешком документа, который держал кончиками пальцев, – а вторая половина вам, так?

– Именно так.

Она поднялась:

– Сегодня вечером я покидаю Берлин. Как вы полагаете, ваше руководство может… быстро изменить решение?

– Вполне вероятно, госпожа Жубер. Только не по поводу наличных. С этим гораздо сложнее. За столь короткий срок…

Мадлен улыбнулась и приняла задорный вид, словно поддразнивая его:

– Только не говорите, что у такой отлаженной махины, как прославленный Третий рейх, нет потайной копилки!

К середине дня Мадлен чувствовала себя как на иголках. Время шло, она уже собрала чемодан, караулила у окна, проверяла, работает ли телефон в номере. Наконец позвонил служащий отеля и сообщил, что какое-то должностное лицо ждет ее в холле. Она и не заметила, как он пришел.

Мадлен спустилась со своей папкой, которую солдат взял под мышку, сухо кивнув в сторону улицы. Он указывал ей на вращающуюся дверь с таким видом, будто хотел выставить вон. Подъехала машина – черный лимузин. Молодой человек что-то властно и настойчиво говорил ей.

Консьерж перевел:

– Машина ждет вас, сударыня.

– Но как же…

– Ваш багаж последует за вами, он сказал, чтобы вы не беспокоились.

Ей подали пальто, она машинально вышла из отеля, солдат придержал открытую дверцу, чтобы она села в автомобиль. Через окно Мадлен видела, как горничные выносят ее багаж. На сиденье рядом с собой она обнаружила довольно увесистый конверт с платежным поручением на указанный ею счет и пачки банкнот толщиной с ладонь.

Тук-тук, это был портье, она поискала ручку, чтобы опустить стекло. Стоя на тротуаре, молодой солдат все еще что-то говорил ему по-немецки. Консьерж пригнулся к окну, чтобы перевести:

– Майор Дитрих желает вам счастливого возвращения в Париж.

Леонс сбежала, скатертью дорога, эта девица гроша ломаного не стоит, однако Гюстав с отвращением думал об организованном ею наглом ограблении со взломом. Он запросил дубликаты патентов, однако большая тетрадь, куда он скрупулезно, день за днем, записывал все, что происходило в конструкторском бюро, – результаты испытаний, предписания, документы для содействия принятию решений, – представляла значительную утрату. Эта дура Леонс, должно быть, в спешке стащила бумаги, даже не понимая, что это.

Чтобы начать все с чистого листа, Жубер составил план финансирования, основанный на продаже дома и предприятия. Главная трудность состояла в воспроизведении точного состояния работ именно на том этапе, на котором они были прекращены, чтобы вновь запустить их. Он устроился у себя в кабинете, открыл коробки с архивными документами, привезенными из Пре-Сен-Жерве, и часами читал их, разбирал, записывал, искал и сравнивал результаты, все это тянулось долго, шло медленно и часто портило ему настроение.

Большой особняк Перикуров превратился в обитель сквозняков. Прислуга была уволена на следующий день после ограбления, Жубер оставил только Терезу, кухарку, которая дважды в день приносила ему наверх поднос с едой и в любое время суток видела его в халате, с пробивающейся щетиной, посреди моря бумаг. Осторожнее, Тереза, обойдите, следовало обходить кипы бумаг, перешагивать через коробки. Она покидала кабинет, а ее хозяин все так же сидел, склонившись над какими-то документами, возбужденный и сосредоточенный, и нередко случалось, что в следующий приход она находила еду нетронутой. Зарабатывать состояние – занятие утомительное, но нет ничего более изматывающего, чем банкротство.

Жубер расторг договор аренды на помещение в Клиши, выставил особняк на продажу, уступил станки за треть цены, чтобы немедленно обеспечить себе оборотные средства, так как его финансовое положение было напряженным. Ему теперь никто не звонил. Он словно перестал существовать.

11 сентября, через пять дней после побега Леонс, к нему пришли полицейские. Он долго не спускался к ним, потому что сравнивал даты и результаты тестов компрессии, а также и потому, что в его сознании это ограбление уже уступило место подсчетам убытков и доходов. Он резко поднял голову от документов. А если они нашли Леонс? И что, если они обнаружили недостающие документы? Одним прыжком он оказался книзу.

Пришел не тот полицейский, что в прошлый раз. Жубер вздрогнул, его сопровождали двое в гражданском, значит их прислал не районный комиссариат. Его охватило беспокойство.

– Окружной комиссар Марке. Можно поговорить с вами, господин Жубер?

Гюстав инстинктивно понял, что что-то изменилось. В плохом смысле. Он медленно спустился, повернулся к занимавшему всю стену в гостиной большому портрету Марселя Перикура в полный рост и ощутил себя пойманным с поличным.