– И еще как, – неприязненно произнес Ван Ален. – Попадались вам когда-нибудь члены тайных сообществ, промышляющих поеданием человечины – только настоящие, а не те, что сознавались в ваших теплых объятьях от безысходности? Они сохраняют здоровье и силу вплоть до преклонных лет, да и наступают эти преклонные года у них очень и очень нескоро – надо объяснять, почему?.. И эти твари, как настоящему хищнику и положено, печенкой чуют, что за пища им требуется для тех же целей. Стриги, заметь, тоже не пробавляются животной кровью – цедят человеческую, только тогда они набираются достаточно сил.

– Интересно, – задумчиво произнес Курт, бросив взгляд на застывшую в ужасе Амалию и мрачного, как ночь, Хагнера. – Упомянутые тобою члены каннибальских тайных сект упоминали на допросах, что человеческое мясо по вкусу весьма близко к постной свинине. Наверняка и состав схожий, а стало быть, это вещи относительно взаимозаменяемые.

– Ты впрямь намерен держать его на поводке, подкармливая свиными отбивными? И ты думаешь, он на этом успокоится? Его сорвет – рано или поздно. Когда-нибудь (хоть когда-нибудь!) он сделает это, а остановиться после уже не сможет и не захочет.

– Стало быть, хорошо, что он будет под нашим надзором, если это и впрямь произойдет.

– Да ты что – серьезно? – оторопело понизил голос охотник. – Ты намерен позволить ему спокойно людей жрать во имя Господне?

– Я, – терпеливо пояснил Курт, – намерен сделать так, чтобы парень не стал чудовищем, которым ты его мнишь. Намерен сделать все для того, чтобы нуждающийся в помощи ее получил. Чтобы, в конце концов, человек, никакого преступления в своей жизни не совершивший, не расплачивался за злодеяния других.

– Ну, предположим, так. Предположим, у вас это получится. Или вам покажется, что получилось – что вы намерены с ним делать тогда? Отпустить на волю, точно излечившегося душевнобольного?

– Воли ему не видеть, – согласился Курт и, уловив взгляд охотника, брошенный на молчаливого Хагнера, кивнул: – Он это понимает, Ян. И сам знает, что без надзора ему долго не протянуть. Разумеется, когда он войдет в пору полной сознательности, некоторая свобода действий ему будет предоставлена, однако без присмотра вовсе оставаться он не будет. Как, собственно, и любой в Конгрегации.

– «Любой в Конгрегации»… – повторил Ван Ален медленно. – Я не брежу, у меня нет проблем со слухом? То есть, ты хочешь сказать, что взял его на службу? Вот так запросто, точно метельщика нанял?

– Оцени, – заметил Курт серьезно. – Сейчас ты узнал информацию, которая будет ведома, кроме здесь присутствующих, еще дай Бог троим-четверым в Конгрегации.

– Я в восторге от оказанного мне доверия, – согласился охотник мрачно. – Особенно учитывая тот факт, что у тебя нет выбора, и именно от меня сейчас зависит, что будет с твоим новоявленным подопечным. Мне стоит всего лишь крикнуть погромче, чтобы твои грандиозные планы пошли прахом. Или не следить за языком в будущем.

– Припомни наш разговор, Ян, – попросил Курт настойчиво. – Припомни волка, о котором ты мне рассказал. Я лишь хочу сделать то же самое. Согласись: убить парня просто за то, что он уникален – несправедливо; отпустить его на все четыре стороны – немилосердно, по отношению к нему же самому в первую очередь. Что, по-твоему, я должен сделать еще, кроме как попытаться примирить его с окружающей действительностью, а действительность – с ним?

– У вас не получится, уясни ты это… Ну, а ты-то сам понимаешь, что выхода у тебя нет? – вдруг обратясь к Хагнеру, осведомился охотник. – Ты осознаёшь, что тебе одна дорога – к тебе подобным? Не смотри на него, – одернул он строго, когда тот скосился на Курта. – Говори сам за себя. Ты в самом деле полагаешь, что сможешь стать человеком?

– Я хочу этого, – не сразу ответил парнишка. – Я не хочу той дороги.

– Однако понимаешь, что это неисполнимо?

– Кто так сказал? – возразил Хагнер уверенней, подняв к нему глаза и уже не отводя взгляда. – Никто не пытался это опровергнуть. Никто до сих пор не пытался что-то изменить. Я – попытаюсь. И я буду не один, а значит, шансы на успех больше.

– Ты думаешь, что тебя станут носить на руках, нянчиться и беречь, как зеницу ока? – вкрадчиво уточнил Ван Ален и наклонился ближе, упершись в столешницу локтями. – Хочешь, я расскажу тебе, что будет с тобой, если все это закончится, и ты доберешься живым до его начальства? Тебя заточбт в каком-нибудь далеком монастыре в глухом подвале, раз в месяц запирая в клетке. Ты будешь единственной живой и здоровой тварью в руках Инквизиции, и уж они-то такого шанса не упустят. Тебя будут колоть, резать, бить, испытывать сталью, серебром, железом, огнем, ядом, черт знает чем еще, дабы проверить, что на тебя воздействует и как. И, смотри-ка – Молот Ведьм мне не возражает, не обвиняет меня в том, что я пытаюсь переврать его благие намерения, очернить такую милосердную и благочестивую Конгрегацию. Что это значит? Что я прав. Ну, как тебе такое будущее, парень?

– Лучше, – отозвался Хагнер, – чем, проснувшись поутру, обнаружить подле себя обглоданный скелет девицы, с которой уснул накануне.

– Говоришь то, что Молот Ведьм хотел бы услышать, – констатировал охотник, распрямившись. – Строишь из себя саму невинность.

– И чего же я, по-вашему, хочу этим добиться? Расположить к себе следователя, чтобы натравить его на вас и тем спасти себе жизнь? Просто отбрыкаться от смертной казни? Или получить от Конгрегации в будущем лицензию на то, чтобы блюсти правильное питание? Таков мой тайный план – прикидываться безобидным простачком, пока не соберусь с силами и не пущусь во все тяжкие?.. А чего вы хотите от меня добиться? Желаете убедить меня в том, что моя будущая жизнь хуже смерти? Желаете, чтобы я сам захотел эту жизнь оборвать? Желаете очистить совесть, взгрузив смертный грех на меня самого?.. Не дождетесь.

– Не советовал бы мне дерзить, – предупредил Ван Ален неприязненно, и парнишка пожал плечами, все так же не отводя взгляда:

– Не хотите честных ответов – не задавайте мне вопросов.

– Палец в рот не клади, – отметил охотник. – Отхватит вместе с рукой. Остальное доест на завтрак.

– В том, что касается моего случая, вы в довольно выгодном положении, – согласился Хагнер. – Есть множество всевозможных острот, которыми можно меня изводить. К примеру, пять ночей в месяц я из кожи вон лезу. А также выворачиваюсь наизнанку. Время от времени теряю человеческий облик, а порою даже готов волком выть.

– А также меняешь шкуру, но не нрав, – жестко оборвал охотник, кивнув Курту: – Ну, как тебе? Что скажешь? Само благонравие и кротость.

– Две минуты назад я был готов своротить тебе нос, – возразил он с усмешкой. – И своротил бы, имей ты глупость продолжить эту бессмысленную потасовку… Ты напустился на него с обвинениями; чего ты ждал? Парень умеет за себя постоять; слава Богу. Отличный настрой для конструктивной работы над собою в будущем. Плакальщики над собственной тяжкой долей мне, говоря правдиво, несколько наскучили.