— Мой опыт подсказывает, что всегда следует сохранять оптимизм. — Она указала на фотокамеру, и Пенроуз заметил, что руки ее перевязаны бинтами. — Я вижу, вы нашли эту штуку. Хозяйка с радостью примет ее обратно.

— Все в свое время, мисс Бэннерман. Пока что я подержу ее у себя. Кстати, это весьма удачно, что вы оказались здесь: я хотел задать вам несколько вопросов по поводу несчастного случая с Люси. Вы видели, как это произошло?

— Нет, я вышла из гостиной, шла по коридору к лестнице и вдруг услышала ее крик. Я немедленно ринулась к лестнице, но она уже лежала на ступенях.

У нее хватает ума не отвечать на вопросы, которые ей не задают, заметил Пенроуз.

— И вы предположили, что она упала?

— Я сначала вообще ничего не предположила: просто ринулась ей помочь. Но потом, разумеется, именно это я и подумала. А какое еще может быть тут объяснение? У нее был развязан шнурок ботинка, и она скорее всего споткнулась, поднимаясь по лестнице, или потеряла равновесие из-за тяжести подноса. Люси ни в коем случае не следовало нести по лестнице такую тяжесть самой, — добавила она то, что Пенроуз уже собирался сказать. — Но лифт не работает, и она, очевидно, считала, что у нее нет выхода.

— А вы сами дотрагивались до подноса?

— Я отодвинула его, когда пришла ей на помощь. Я виню себя за то, что случилось. Боюсь, что мне следовало быть более бдительной.

— Почему вы не позвонили мне, как только Люси вернулась в клуб?

Увидев, что Пенроуз не проявляет никакого сочувствия к ее самообвинениям, Селия тут же переменила тон.

— Я, как вы мне велели, инспектор, оставила вам сообщение, так что имейте мужество признать ваши недочеты — я ведь признала свои. Мы не можем остановить все дела в «Клубе Каудрей» из-за того, что в Скотленд-Ярде левая рука не знает, что делает правая.

— Конечно же, нет, мисс Бэннерман. Одну девушку убили, вторая — на грани смерти, но вечернее какао должно быть во что бы то ни стало сервировано. — Он вышел вместе с Селией в коридор и запер за собой дверь. — Пока Люси не придет в сознание, у ее дверей будет дежурить полиция, — сказал Пенроуз, шагая рядом с ней к лестнице. — Я воспользуюсь вашим советом и буду сохранять оптимизм: надеюсь, что мы очень скоро сможем с Люси поговорить. У меня нет никаких сомнений, что именно у нее ключ к разгадке тайны убийства Марджори.

Он сказал это с уверенностью, которой, конечно, не чувствовал, но ему показалось, как в глазах Селии Бэннерман на мгновение промелькнул страх. Каждое из ее лживых утверждений само по себе ничего особенного не значило, но все вместе они рисовали уже совсем иную картину, и не было почти никакой вероятности, что она всего лишь допускала ошибки. Арчи подумал: не стоит ли потребовать у нее объяснений прямо сейчас? Но у него не было никаких доказательств того, что ее ложь напрямую связана с убийством Марджори. Нет, прежде чем снова заговорить с Селией Бэннерман, он должен узнать, ездили ли Марджори и Люси повидаться с Этель Стьюк, и если да, то выяснить, что именно она им рассказала.

Внизу он столкнулся с Фоллоуфилдом, который только что вернулся из кухни.

— Узнали что-нибудь стоящее? — спросил Пенроуз, рассказав ему о Мириам Шарп и Селии Бэннерман.

— Нет, сэр. Никто не видел, как это случилось. Видели лишь, как мисс Бэннерман старалась помочь Люси и как ее переносили наверх.

— Интересно бы узнать, насколько она действительно старалась помочь Люси.

— Что вы имеете в виду?

— Что-то тут не так, Билл. Вот подумайте: единственный мотив убийства Марджори и ее отца, которым мы сейчас располагаем, связан с тем, что им было известно об истории семьи Сэч. Отставим на минуту в сторону Нору Эдвардс. Трое в «Клубе Каудрей» сами признались, что тем или иным образом связаны с этой историей: Джеральдин Эшби, Мириам Шарп и Селия Бэннерман, — но ни у одной из них нет причин из-за этой тайны убивать Марджори. Насколько теперь мы знаем, из упомянутых дам лишь одна почему-то лжет: Селия Бэннерман солгала Джозефине о смерти Этель Стьюк и мне — о том, что навещала Джейкоба Сэча. А теперь она оказывается первой на месте происшествия с Люси. Я чувствую, что допустил страшную ошибку, когда остался с Норой Эдвардс, вместо того чтобы, узнав о возвращении Люси, немедленно приехать сюда.

— Я в этом, сэр, не уверен. Что, если Эдвардс была причастна к умерщвлению младенцев существенно больше, чем кто-либо подозревает, и врала в суде, чтобы спасти свою шкуру? Она сама вам сказала, что Сэч любил свою жену, и если позднее узнал, что Амелию сделали козлом отпущения, то мог возненавидеть Эдвардс еще сильнее. Он также мог рассказать об этом Марджори и даже пригрозить, что пойдет в полицию, — вот вам и мотив, чтобы заткнуть рот им обоим.

— Вы думаете, что это дело рук Эдвардс?

— По крайней мере не исключаю. Она ведь, помните, тоже лгала — лгала годами.

— Да, но я понимаю почему. Могу поспорить, что те нападки и издевательства после суда, о которых она нам рассказала, лишь малая толика того, что им с Джейкобом пришлось испытать. С другой стороны, ложь Бэннерман кажется совершенно бессмысленной, что и настораживает. За этой ложью как будто что-то кроется.

Фоллоуфилд посмотрел на него с сомнением.

— Я только что, сэр, говорил с девушками на кухне. Люси рассказывала им, как добра была к ней в тот вечер мисс Бэннерман. По словам Люси, они долго беседовали…

— Скажите честно, вам кажется, Бэннерман из тех, кто ведет задушевные беседы со своими подчиненными? — нетерпеливо перебил сержанта Пенроуз. — По-моему, она либо смотрит на людей свысока, либо командует ими — ни на что другое эта дама не способна.

— Вам она не нравится?

— Не нравится, но суть не в этом, — произнес Пенроуз чуть более настойчиво, чем ему хотелось бы. — А вам она нравится?

— Не особенно, но я восхищаюсь тем, что мисс Бэннерман сделала, будучи тюремной надзирательницей. Модный клуб и всякие там комитеты далеко не все, на что она способна. И думаю, у нее хватило бы ума не убивать девушку в «Клубе Каудрей» в субботний вечер. Это ведь довольно рискованно.

То, что Фоллоуфилд выступал в защиту Селии Бэннерман, начинало раздражать Пенроуза, возможно, именно потому, что рассуждения сержанта были вполне здравыми.

— Не так уж и рискованно: эта лестница вроде отдельного помещения, и ее не видно ни из вестибюля, ни из общих комнат наверху. К тому же у нее, наверное, не было выбора, и ту милую беседу, о которой вы упомянули, она, вероятно, затеяла для того, чтобы решить, что именно ей следует предпринять. Если Люси и Марджори ездили повидать Этель Стьюк — а открытки на это явно указывают — и узнали что-то о Бэннерман, то ей надо было действовать без промедления, раньше, чем мы успеем поговорить с Люси. — Фоллоуфилда эти доводы, похоже, не убедили, но Пенроуз не унимался: — Представьте себе такой сценарий: Джейкоб Сэч видит фотографию в «Татлере» и рассказывает Марджори о Бэннерман то, на чем, как он думает, можно поживиться, рассчитывая, что Селия хорошенько им заплатит, чтобы они об этом молчали. Он хочет, чтобы Марджори сделала грязную работу, поскольку она через Мотли знакома с Бэннерман, но Марджори ему не верит. И с какой стати она должна ему верить? Он уже не раз вовлекал ее в неприятности, а теперь ей к тому же есть что терять. Тогда она решает во всем удостовериться сама. Помните, что Марджори сказала леди Эшби: отец что-то ей рассказал, и это оказалось правдой. Мы предположили, что речь идет о его прошлом, а что, если дело совсем в другом?