— Да… — вздохнул Баташев. — Среди арестантов в тюрьме так и поговаривают, мол, у Ленкова в шайке железный закон: если кто попался — молчи. Молчуна, де, вытащим из милицейских лап, а у кого язычок развяжется — смерть неминучая везде догонит…

— Ну, тут еще и воровской бравады, Миша, полно. Хотя… Безусловно, среди милиционеров ленковские прихвостни имеются, по всему это чувствуется. Вот только этих самых чертовых зацепочек у нас нет! — в сердцах Дмитрий Иванович хлопнул ладонью по бумажной кипе. Но тут же взял себя в руки и продолжил уже спокойно:

— О зацепочках, Михаил, давай-ка и порассуждаем. Что мы на сегодня имеем по Ленкову? А вот, смотри, какие кружева наплелись. Помнишь, я тебе и ребятам рассказывал, как по лету случилась при мне на вокзале Читы-второй любопытная история. Здоровенный молодой мужик избил в вагоне двух попутчиков. За что? За то, что они признали его как знакомого по Маккавеево. Вернее, как приятеля маккавеевского жителя Георгия Бурдинского, который в селе контрабандным маньчжурским спиртом промышлял. Так?

— А приятелем Бурдинского оказался Ленков!

— Это у нас, Миша, одна ниточка. Тонюсенькая и хлипкая, потому как никаких сведений у нас о нынешней связи Бурдинского и Ленкова нет. Бурдинский нам что ответствовал? Все — в прошлом. С Ленковым не знается и ничего про него не ведает. Так?

— Может и так. Но не такой уж Бурдинский ангел, Дмитрий Иванович. Винтовку на постоялом дворе у прохиндея Цупко заныкал.

— Молодец, Миша! Это и есть вторая ниточка! Заслуженный партизанский вожак, депутат Нарсоба! Чего ему винтовку прятать? И открыто бы хранил — никто слова не сказал. А теперь, вспомни, что мы про этого самого Цупко знаем?

— Цупко… Те-емная личность. Был на каторге… А после, уже в Чите, его и на контрабанде, и как пособника в кражах прихватывали. И в девятнадцатом, и в двадцатом… Всем заливает, что за политику его семеновская власть жучила, мол, партизанам помогал, а на самом деле был жуликом.

— Выходит, знает пеструю публику?

— Факт! — кивнул Баташев. — Когда мы его с кражей прищучили да с винтовкой, он у Гадаскина на личной связи был, нам насчет контрабанды и краж сообщал…

— А что наблюдение за ним показывает?

— Сил, Дмитрий Иванович, маловато…

— Понятно, — нахмурился Фоменко. — Значит, не глядели…

Баташев виновато опустил голову.

— Напрасно этим пренебрегли, — сухо сказал Фоменко. — Задавал себе вопрос: откуда партизанский командир знает Цупко и настолько ему доверяет, что винтовку на сохранение отдал? Да и потом, не мешало сразу, как Цупко согласился на угрозыск работать, проследить его телодвижения. А как двойную игру ведет?

Фоменко посмотрел на размышляющего помощника.

— Ты, понимаешь, Миша… Если наши с тобой вот эти две ниточки в одну связать, то интересная картина получается.

— Бурдинский, Цупко и — Ленков?!

— Да я и сам, Миша, понимаю, что это — только смелое предположение. Фактов нет! Вот что, Михаил… Вызови-ка ко мне этого Цупко. Хочу на него поглядеть, послушать этого нашего помощничка. И все материалы, что у нас на него есть, мне подбери, поближе познакомлюсь. С Цупко, понятно, разговаривать буду не здесь. Давай в городском управлении. А предлог для вызова простенький подбери, что-нибудь насчет санитарного порядка, это же теперь тоже забота милиции.

— Все понял, товарищ начальник. — Баташев с готовностью поднялся, но, остановившись, потер пальцем висок. — Дмитрий Иванович, тут еще вот такая интересная вещь, Леонтий Андреевич рассказал…

— Бессменный начальник нашего острога? — улыбнулся Фоменко. — И что Григорьев рассказывает?

— Посоветовал попристальнее разглядеть некоего Дмитриева по кличке «Старик-Харбинец». В тюрьме поговаривают, что был он связан с Гутаревым, предводителем той шайки, что неудачно напала в начале ноября на квартиру торговца Кровякова…

— Наслышан об этой истории, — кивнул Фоменко. — Сбежал еще этот Гутарев от милицейского конвоя и как в воду канул.

— Гутарев мог вообще из Читы деру дать, коли атаман из него вышел никудышный, но не об нем речь, Дмитрий Иванович. Я — про Харбинца-Дмитриева. Любопытная тут штука вырисовывается.

— Так…

— А любопытно, Дмитрий Иванович, то, что угодил этот Дмитриев в тюрьму, будучи задержанным ночью на Дальнем вокзале при встрече двух спиртовозов, которые привезли маньчжурский спирт для сбыта.

— Не потому ли такую кличку носит — Харбинец, что промышляет контрабандой? А контрабандисты, Михаил, самый бывалый народ, самые опытные они в преступном мире, на все руки мастаки. Универсалы! Хм, Харбинец… Что-то такое я и раньше слыхал… А нет ли каких на него данных по прошлому, Миша? Сдается мне, что такая рыба в Приморье хвостом била…

Баташев раскрыл тонкую тетрадку.

— Сейчас. Так… Ага, вот. Дмитриев Николай Алексеевич. Уроженец Тюмени. От роду сорока лет… Может, по возрасту дадена кличка «Старик»?

— Это, Миша, тебе сорок лет старость! — засмеялся Фоменко. — Скорее всего, повод другой. В воровской среде так чаще обзывают урок бывалых, с уголовным опытом. Что еще есть на этого Старика?

— В арестантском деле записаны приметы. Вот, дословно: «шатен, лицо бритое, усы носит по-англицки. Высокий, брови напучены на глаза. Носит черную папаху, желтый верх…»

— Папаха, конечно, примета наивернейшая! — усмехнулся Фоменко. — А что Григорьев про него рассказывает?

— Характеризует так. В тюрьме у Харбинца заметный вес, многие арестанты его знают и явно побаиваются. Те трое, например, с которыми он был задержан ночью при разгрузке спирта, и вдобавок арестованные спиртовозы хором заявили, что этого Дмитриева… совершенно не знают! Де, по спирту — чисто их дело, в чем и признались! А этот самый Дмитриев, значит, просто шел мимо и, наоборот, стал у них интересоваться, что они ночью у вагона делают…

— Так, так, продолжай! — нахмурился Фоменко.

— В общем, помурыжили Харбинца в тюрьме, а доказательств никаких. Его комиссия по разгрузке тюрьмы освободила…

— Вот что, Миша! — неожиданно перебил помощника Дмитрий Иванович. Вскочил и возбужденно зашагал по кабинету.

Баташев с удивлением уставился на Фоменко, не понимая, что так внезапно начальника взбудоражило.

— Слушай, Михаил, — Дмитрий Иванович окинул помощника блестящими глазами, — а где сейчас Покидаев? Ну, тот парень, что на днях к нам из Приморья прибыл?

— Поищу.

— Давай! Хотя, погоди! Вечером пойдешь к нему домой, он в жилом вагоне на станции Чита-вторая живет. Зайди так, чтоб со стороны казалось, мол, приятеля навестить от безделья заглянул…

— Понял.

— И передай ему, что завтра, часиков в пять мы с ним встречаемся у Григорьева в тюрьме, но пусть пораньше там появится, дело Дмитриева-Харбинца посмотрит. Фотокарточка в деле имеется?