– Отпустила бы ты его, – ворчал Виктор, пока они спускались в лифте. – Я же с колесами, сам бы тебя отвез, зачем парня гонять?

– А ты уверен, что ему платят только на работе? – заметила Настя. – Лично я – нет. В вашем славном городе у меня быстро выработалась дурная привычка никому не верить и всех подозревать. То, что за нами присматривает весь персонал гостиницы, это и к гадалке не ходи. Какие у меня основания думать, что Володю не тронули? Мы в машине обсуждаем только то, что можно. И стараемся изо всех сил делать вид, что нам от водителя скрывать нечего. Максимальная открытость. Если я его отпущу и поеду с тобой, начнутся всякие предположения, а оно нам надо? Пусть знает, что мы вместе, и пусть знает, зачем мы едем и к кому.

Они вышли на первом этаже, но Егоров остановился и придержал Настю за руку.

– Тогда скажи, зачем мы едем и к кому. Должен же я разговор поддержать, если уж на то пошло.

– Едем мы, Витя, к родственнику нашего водителя, к дядьке его. Он зверовод, всю жизнь на норковой ферме проработал. И мы с тобой, в рамках поставленной задачи о поиске лаборатории, хотим поспрашивать у него про ферму. Мол, как там с соблюдением санитарных норм, какое топливо, как навоз утилизируют, какое загрязнение сточных вод и всякое такое. И еще мы хотим спросить у Леонида Ивановича, не интересовался ли кто-то посторонний работой фермы, не крутились ли там незнакомые люди, не пытался ли кто-то чужой проникнуть на территорию. Все строго в экологической тематике.

– Угу, – кивнул майор. – А на самом деле?

– Мы и на самом деле едем к старому звероводу, Володиному дядьке. Только экология нас не интересует. Нас интересуют профессор Тарасевич и вдова убитого ветврача Чуракова. Было бы хорошо успеть еще и с ней поговорить сегодня. Пошли, Вить!

Настя предприняла новую попытку двинуться к выходу на улицу, но Егоров крепко ухватил ее за предплечье.

– Сначала объясни, чего ты хочешь, – потребовал он. – Я тебе не мальчик, чтобы меня втемную использовать.

«Да кто тебя использует! – чуть было не вырвалось у нее. – Я вообще собиралась одна ехать, ты сам вызвался составить мне компанию». Но она вовремя прикусила язык. Не время сейчас и не место для выяснения отношений.

– Я хочу понять, что общего могло быть у профессора Тарасевича и тихого сумасшедшего Голикова. То, что они одновременно отбывали срок в одном учреждении, мне ни о чем не говорит. Там много кто сидел в это время. А навещал Тарасевич только его одного. Или не только его? Нам об этом неизвестно. Профессор общался в основном с Чураковым. Чураков убит. Профессор умер. Голиков тоже умер. У кого спросить? Остается только жена, то есть вдова, ветеринара, с которой муж, возможно, делился какими-то сведениями о профессоре. Эта вдова – наша последняя надежда. Витя, Милюкову убили потому, что она что-то узнала от старушки Федюниной. Мы с тобой уже выяснили, что Федюнина не сказала почти ничего нового по сравнению с тем, что уже было известно. Исключение – запойное пьянство молодых парней перед уходом в армию, роман Смелкова с какой-то девушкой Юлей и Дмитрий Голиков.

– У меня нет задачи раскрыть убийство Милюковой, – огрызнулся Виктор. – У меня задача – найти крайнего. Любого. Я ж не идиот – Вадику Хохлову подставляться. Хохлов – это все равно что сам Баев. А ты меня хочешь под монастырь подвести?

– Наоборот. – Настя осторожно высвободила руку из крепких пальцев Егорова. – Я хочу тебя обезопасить. Ты должен знать, кто и почему на самом деле ее убил, чтобы ненароком не наступить ему на мозоль. Потому что если наступишь, сам того не ведая, – вот тогда точно кранты. Ну поехали, Витя! Время идет!

Он тяжело вздохнул и укоризненно покачал головой.

– Ох, москвичка, принесло же тебя на мою голову…

* * *

Водитель Володя поднялся вместе с ними к родственнику, передал какие-то гостинцы от своей супруги и немедленно получил указание от дядюшки топать на кухню и начистить и нажарить картошечки.

– Моя красотуля к родне в деревню махнула, с огородом надо помочь, так что я тут один холостякую, – пояснил зверовод. – Вот Вовка почти каждый день что-нибудь подбрасывает, то пирожков, то котлеты привезет, то щец банку. Сам-то я к кухне не приспособлен, только хлеб и колбасу нарезать могу.

Хозяин дома был в прекрасном настроении, причина которого разъяснилась очень быстро: вчера и сегодня на ферму приезжал сам мэр. Правда, ненадолго, но это и понятно, руководитель города, человек занятой. Ходил, смотрел, вопросы задавал. Да такие вопросы, что сразу видно: ничегошеньки человек в звероводческом деле не смыслит. Какое слово ни скажешь – у него глаза навыкат, дескать, впервые слышит. А как в кормоцех и в ветеринарный пункт повели, так он весь затрясся и побледнел, там же запахи… Нет, работники фермы к мэру с полным уважением, это само собой, но все равно смешно! Говорят, на днях еще телевидение приедет, снимать будут, как мэр ферму посещает. Вся эта ситуация опытного зверовода изрядно веселила, и в разговоре он то и дело к ней возвращался, отпуская шуточки в адрес Смелкова, который страшно удивлялся, когда ему объясняли, как именно звероводы узнают, что конкретная самка готова к покрытию. А про самцов-дублеров ему раза три пришлось объяснять, все не верил. Обхохочешься!

Надежды на Леонида Ивановича не оправдались, о профессоре Тарасевиче он знал не больше, чем рассказал в первый раз. Конечно, он вспомнил массу подробностей о характере Аркадия Игнатьевича, о его привычках, о любимых словечках, но на связь профессора с Дмитрием Голиковым никакого дополнительного света пролить не удалось.

– Чего ему со мной разговаривать? – приговаривал Леонид Иванович. – Кто я – и кто он? Нет, Игнатьич, само собой, со всеми рабочими общался, за зверьми-то мы наблюдаем, а ему все время надо было знать, кто заболел, как гон проходит, как самцы кроют, у кого аппетит плохой… Ну, все такое. При бонитировке, опять же, он с нами в контакте. Но о себе ничего не рассказывал. Если он куда и ездил в свободные дни, то нам об этом не говорил.

– А Чуракову мог сказать? – спросила Настя.

– Конечно. Если кто и знал, так только Илюша. Илюша ему вместо сына был. Он все знал про Игнатьича. И секреты его кормленческие знал. Потому его и убили, Илюшу-то. Перовские, с тамошней фермы, убили. Я ж об этом еще в тот раз говорил, только ты с другим мужиком приходила, с плечистым таким. Я все помню! Из ума не выжил еще.

Леонид Иванович хитро прищурился и погрозил пальцем.

– А с женой Чуракова вы знакомы?

– С Танюшей? Ну а как же! Когда Илюшу убили, мы все на похороны пришли и на поминки, потом на сорок дней собирались, девять дней-то пропустить пришлось, Илюшу не сразу нашли, да и тело долго не отдавали, все экспертизы какие-то проводили, так что его и хоронили, когда уж девять дней давно миновало. Нас ведь много, тех, кто на ферме работает, и все попрощаться с ним хотели и помянуть, а работа у нас сменная, все в одно время прийти не могли, так что каждые поминки в три захода организовывали прямо у нас, в столовке, в административном корпусе. Танюшке одной было не потянуть столько хлопот, она и без того горем раздавлена, да еще двое детей маленьких. Так что мы все время с ней рядом были. Очень Илюшу у нас на ферме любили, хороший он был доктор, зверей любил и понимал, чувствовал.