В народе же нынешнего правителя России именуют «царем-миротворцем», за то, что ведению войн он предпочитает дипломатию. При нем Россия сделала гигантский промышленный рывок. Процветает коммерция… Я тоже за парламентаризм и демократию. Но я против революции, ибо любая революция порождает анархию, гильотины и таких чудовищ, как Робеспьер и Дантон. Я не хочу, чтобы на смену просвещенной монархии в моем отечестве пришла диктатура беспринципных негодяев. Без царя не может быть России. В этом я убежден. И я буду защищать моего государя, как гаранта целостности и величия моей державы.

– Тупоголовый солдафон! – презрительно фыркнула Лиза.

По выражению холодной неприязненности в ее лице Анри понял, что напрасно тешил себя бесплодными надеждами, когда на берегу реки мечтал о том, что можно склеить из случайно найденных заплесневелых осколков давно разбитую любовь. Перед ним была совершенно чужая ему женщина с исковерканной душой, которая только внешне напоминала ту романтическую светлую девушку из его юности.

– Если я тупоголовый солдафон, то ты остроумная преступница, – сухо ввернул «комплимент» Анри. – Мне доподлинно известно, что ты замешана в нескольких громких убийствах и террористических актах. На твоих руках кровь. За это в России тебя давно ждет заслуженная виселица. Но так как твоя судьба и судьба моего сына мне небезразличны, я предлагаю тебе сделку. Не знаю, что у тебя с этим Рудольфом. Не думаю, что он подходящий муж для тебя. Впрочем, меня это не касается. Но ты должна отдать мне сына. Его необходимо вырвать из той ядовитой среды, в которой ты вращаешься, пока не стало слишком поздно. За это я помогу тебе начать новую жизнь где-нибудь в Аргентине с новым паспортом. Подумай над моим предложением.

* * *

Из Бергена Анри, Лиза и Рудольф отправились в наемной кибитке по узкой дороге, ведущей по побережью. Почти всю дорогу Лиза задумчиво молчала. Зато ее «муж» постоянно балагурил, рассказывал анекдоты и смешные случаи из собственной богатой биографии. Трудно было поверить, что этот артистичный весельчак хладнокровно инсценировал самоубийство адмиральского адъютанта Гейдена и смертельно ранил доктора Лехтинена. Анри приходилось выдавливать из себя улыбки в ответ на его остроты, но про себя он представлял, как сидящий напротив шутник переменился в лице и побледнел, если бы вдруг увидел дуло направленного ему между глаз револьвера и услышал лаконичное: «Вы арестованы!» Однако это была только игра воображения, ведь у Вильмонта снова были связаны руки в отношении этого негодяя. Оставалось признать, что этому Рудольфу чертовски везло.

* * *

На одном из каменистых пустынных пляжей их ожидала парусная лодка. Перед отплытием Рудольф с хозяином лодки отправились в расположенную поблизости рыбачью деревушку – пообедать в тамошнем трактире. Анри же отказался, сообщив, что вполне готов довольствоваться взятым с собой в дорогу молоком и краюхой хлеба. В последний момент Лиза тоже заявила, что хочет остаться на берегу. Как только ее постоянный спутник скрылся из виду, она порывисто повернулась к Вильмонту и задала, видно, мучивший ее всю дорогу вопрос:

– Значит, ты презираешь меня?

Не давая мужчине ответить, Лиза страстно продолжала:

– Презирать – это легче всего. Ты ведь не знаешь, каково девчонке практически в один момент потерять всех близких людей и остаться совершенно одной в чужом враждебном городе, да еще с ребенком под сердцем.

– Ту девчонку мне искренне жаль, – сказал Вильмонт. – Поверь, я все делал, чтобы найти тебя тогда.

Это была давняя история. На службу в тайную полицию Анри попал очень необычно. Кстати, тогда у него были другие имя и фамилия. Так вот, чтобы стать жандармом, ему пришлось… умереть для всех, кто его знал. Нет, физически его, конечно, не расстреляли, но официально он был объявлен казненным – таково было условие взявшего его в свой особый отряд Арнольда Эристова. При этом Эристов пообещал молодому человеку, что тайно известит его невесту обо всем. И до сих пор Вильмонт не сомневался в том, что Эристов сдержал бы свое обещание, если бы только успел. Но, по словам Арнольда Михайловича, Лиза бесследно исчезла из своей квартиры еще до его прихода. И вот теперь выяснялось, что, оказывается, Эристов обманул его.

– Примерно через год после твоей «смерти», – с горечью рассказывала Лиза, – меня в первый раз арестовали за политическую деятельность. Я тогда была начинающей подпольщицей. Со мной разговаривал большой жандармский начальник. Он убеждал меня стать его глазами и ушами в нашей партии. Тогда я была очень наивна и пыталась объяснить следователю, что не могу предавать близких мне людей, что это непорядочно. Наши встречи не были обычными допросами. Следователь не давил на меня, не требовал и не запугивал, а убеждал по-отцовски. Он приносил на допросы конфеты, и мы пили чай. Вскоре я прониклась к нему таким доверием, что рассказала свою жизнь и про то, как потеряла жениха, которого казнили за преступление, которого он не совершал. Услышав мой рассказ, мой исповедник ласково взглянул на меня и сообщил, что ты жив и служишь Отечеству. А смерть твоя, по его словам, была только инсценировкой, необходимой для дела. «Теперь ты видишь, девочка, – ласково говорил он мне, – на чьей стороне тебе следует быть. «Но почему он тогда же не нашел меня!» – воскликнула я, и слезы брызнули из моих глаз. «Он не мог, ибо все еще находился в тюрьме, – пояснил жандарм. – Он доверил это мне. Я же рассудил по-своему… Не знаю, поймешь ли ты меня, но у твоего жениха такая служба, что любые личные привязанности, семья сделают его слишком зависимым, а значит, уязвимым для врага».

Лиза чуть не кричала от боли, старая рана в ее душе снова кровоточила:

– Понимаешь?! Он так и сказал мне, что я тебе не нужна! Что я обуза, камень, кандалы для тебя! Правда, при этом он добавил, чтобы я не теряла надежду, ибо «настоящая любовь, как хорошее вино, со временем становится только дороже». «Наступит счастливый день, – внушал он мне, – когда вы встретитесь. Твой Сергей конечно же будет счастлив узнать, что у него есть сын-тезка. Но чтобы это произошло скорее, ты должна теперь помочь нам».

Анри был потрясен, узнав, что Эристов, которого он считал вторым отцом, так обошелся с ним. Впрочем, это действительно было на него похоже. Арнольд Михайлович старался брать на службу неженатых сотрудников и не раз повторял, что разведчику надо быть одному и привязываться ни к кому нельзя.

– Теперь у меня такое чувство, что это я – своим согласием поступить в жандармы – сделал из тебя революционерку, – с сожалением проговорил Арни.

– Но ты ведь действительно не знал всей правды, – смягчаясь, утешила его Лиза. – Твой начальник обманул тебя. Видимо, он сделал это из благих побуждений, чтобы ты мог сделать карьеру. Надеюсь, тебе это удалось, и принесенная жертва того стоила?

Анри только усмехнулся в ответ:

– Гусары типа меня выходят в отставку с полным набором орденов и шрамов, имея на старость скромный пенсион поручика.

– Сочувствую.

– Право, не стоит. Ведь я люблю свое дело и знаю, ради чего служу… Зато ты, как вижу, сделала карьеру в своей партии.