Последние его слова до меня долетели, когда я уже бежал по коридору на выход. О, как я молил бога дать мне еще несколько минут! Как просил его оттянуть ужасное мгновение, когда Яна решится произвести «салют»! Я должен был сделать невозможное! Через двенадцать минут, то есть без пяти минут девять, я должен быть на платформе станции «Комсомольская». Я обязан быть там. Не я, так мой дух, моя тень, моя любовь…

Кого-то сбивая с ног, переворачивая мусорные урны, торговые палатки, перепрыгивая через собак и детские коляски, я добежал до машины и на предельной скорости, какую можно было выжать из «жигуля», помчался в центр, на площадь Трех Вокзалов. С включенными фарами, беспрерывно сигналя, словно милицейский патруль, преследующий преступников, я летел по разделительной полосе, вынуждая встречные и попутные машины испуганно шарахаться в стороны. Светофоров для меня не существовало. Я снарядом пролетал между машинами, десятки раз прощался с жизнью, и мне всякий раз везло, но подходило к концу терпение моего ангела-хранителя, притуплялось чувство страха, и реакция, убаюканная затянувшимся везением, становилась все более вялой и приблизительной.

Странно: я начал физически чувствовать движение времени. Каждая секунда представлялась мне ступенькой, покрытой острыми шипами, на которую я наступал босыми ногами, и вся лестница была залита моей кровью, и недалеко вверху уже виднелся ее конец. А внешний мир, напротив, казался чем-то вроде кино или моим представлением о нем. Я следил за собой как бы со стороны: вот я остановился у входа на станцию метро, выбежал из машины, не захлопнув дверь, побежал по ступеням вниз; люди вокруг меня – словно бесплотные тени, и я раздвигал их перед собой, как легкие шелковые шторы. Через турникет я перепрыгнул с той же легкостью, как если бы это был тротуарный бордюр. В спину мне свистели, властный женский голос требовал вернуться. Но это длилось всего мгновение, и на смену пришел новый сюжет, в котором я бежал вниз по эскалатору, сшибая коленями сумки и портфели; чей-то черный «дипломат» прыгал по ступеням впереди меня, словно сказочный клубок, указывающий путь. Дежурная по эскалатору выскочила из своей прозрачной кабинки, попыталась преградить мне путь, но вовремя отпрянула в сторону и крикнула что-то про милицию. Ее слова увязли в грохоте поездов и шипении тормозов. Двери головного вагона захлопнулись прямо перед моим носом, но я успел подставить ладонь и разжал створки, как все те же шелковые шторы…

Я воткнулся в душный вагон, заполненный безучастными, а потому отвратительными лицами. Столько людей, и все глупые, самодовольные, замкнувшиеся в своих мелочных проблемах! И никто не знает, что может произойти через пять минут! Встречаясь со мной взглядом, каждый пассажир почему-то отводил глаза, как если бы я был попрошайкой с картонной табличкой на груди… Я пошел по проходу в другой конец вагона, вглядываясь в лица, и только сейчас обратил внимание на то, что держу автомат в руке и даже не пытаюсь его спрятать. Начал заталкивать его за спину. Кого-то задел локтем, кого-то ударил по затылку. Со всех сторон понеслись ругательства:

– Молодой человек, осторожнее!

– Эй, парень, не один едешь!

– Послушайте, вы мне все ноги отдавили!

В этом вагоне Яны не было. На станции «Проспект Мира» я перебежал в соседний, и туда же ввалилась толпа возбужденных подростков с красно-белыми шарфиками. Они были наглые, шумные, но, самое плохое – их было очень много. Часть толпы дружно скандировала, убеждая всех, что их команда самая лучшая, другая часть пила пиво, толкалась и завязывала драку с теми пассажирами, которые посмели высказывать недовольство. Моя агрессивность наткнулась на их агрессивность. Я прикрыл лицо руками, подал вперед плечи, превращаясь в таран. Фанаты орали на меня матом, кто-то, прячась за спинами товарищей, несколько раз ударил меня в плечо и спину. Я не реагировал, продолжая проталкивать себя вперед, как землеройная машина. Взглянул на часы. Девять часов две минуты!

Мое тело непроизвольно сжалось, ожидая чудовищного удара, ноги стали ватными, страшная мысль обожгла мое сознание. А вдруг я сел не в тот электропоезд, и «салют» уже состоялся в другом составе, идущем следом за этим? Вдруг самое страшное уже свершилось, а я толкаюсь в этом футбольном вагоне и не знаю, что Яны уже нет, даже ее худенького тела уже не существует, и сотни разорванных, порезанных, раздавленных людей ушли следом за ней в мир теней?

Мне оставалось лишь с тупой напористостью продолжать поиск, раскидывая по сторонам цепких и злобных, словно голодные крысы, фанатов. А что я еще мог сделать? Я и так выбрал до предела свои возможности. Я подвергал опасности жизнь ни в чем не повинных людей, я угрожал им, унижал их, вынуждал подчиняться мне, и все это ради благой цели, которую так и не смог достичь…

– Дорогу!! – заорал я, обезумев от злости, и даже самые отвязанные фанаты притихли, почувствовав во мне опасную силу отчаявшегося человека. Я двинулся к последней двери, чтобы на очередной станции перейти в следующий вагон, как вдруг едва не наступил на женскую ножку в черном сапожке на высоком каблуке. Я раздвинул в стороны болтающихся на поручне фанатов, как постиранные рубашки на веревке, и увидел Яну – в прежнем, хорошо знакомом мне малиновое пальто с ободранным до ниток подолом. Пряча лицо в поднятом воротнике, девушка неподвижно сидела на краю ледеринового дивана, и с двух сторон ее поджимали орущие подростки.

Я не мог поверить, что это случилось, что я нашел ее. Но мое чувство нежной восторженности вдруг лопнуло, расщепилось на несколько противоречивых мыслей и эмоций.

Трудно объяснить словами то, что я почувствовал. Нечто подобное было давно, на афганской войне, когда мой щуп натыкался на ребристое тело пластиковой «итальянки», зарытой в пыль. Сначала короткий восторг, чем-то похожий на восторг грибника, нашедшего крупный и здоровый гриб. А мгновением позже приходило чувство напряженного ожидания, известное каждому саперу – не сплоховать бы, не допустить бы ошибки, единственной и роковой…

– Яна! – негромко позвал я.

Она не услышала. Я столкнул с сиденья подростка, который расплескивал во все стороны пиво из бутылки, словно из неисправного огнетушителя, и сел с Яной рядом. Волосы девушки были растрепаны, рукава обрызганы грязью, и само пальто застегнуто вперекос. Если бы я не знал, кто эта девушка и что она собирается совершить, я бы принял ее за подружку фанатов, потасканную, неряшливую, употребившую изрядную дозу пива. Ее глаза были закрыты, и можно было подумать, что Яна спит. Но ее ладони, прижатые к животу, были белыми от напряжения, и пальцы мелко дрожали. Я заметил, что на указательном пальце намотан кончик бечевки и шнур туго натянут.

Волна леденящего страха прокатилась по моему телу. Я кинул взгляд на потную, раскрасневшуюся, орущую массу фанатов с неосознанным порывом выгнать их из вагона, вытряхнуть отсюда, словно маринованные огурцы из банки. Я перевел взгляд на руки Яны. Что это за бечевка? Она связана с взрывателем?

Моя рука замерла на полпути к руке Яны. Нельзя, мое прикосновение может испугать ее… Я потянулся губами к ее уху.