Наше время также может похвастаться громкой историей, случившейся в стенах Вестминстер-холла и достойной того, чтобы влиться в ряд громких историй прошлого. Когда умер король Георг V, прощание с ним проходило именно в Вестминстере. Гроб с телом короля стоял посреди зала, укрытый государственным флагом, на котором сверкала в свете ламп корона Великобритании. Люди шли нескончаемым потоком, входили в одну дверь и выходили через другую, что вела в Дворцовый дворик. В один из вечеров гвардейцев, которые несли почетный караул по углам помоста, тихо сменили четверо молодых людей в военной форме. Это были король Георг VI, герцог Виндзор, герцог Глостер и ныне покойный герцог Кентский. Не могу сказать, узнали их люди, пришедшие проститься с королем, или нет, помню только, что читал об этой истории, и уверен — она не скоро забудется.

Я видел гроб с телом Георга V, накрытый «Юнион Джеком», в маленькой деревенской церкви в Сэндрингеме; он стоял на алтаре, таком крохотном, что всякий раз, когда кто-либо входил в церковь, лесничие, которые несли караул у гроба, вынуждены были отступать в сторону, давая дорогу. Несколько дней спустя я увидел тот же гроб в убранном подобающим кончине венценосца образом Вестминстер-холле и стал свидетелем помпезной церемонии. Затрудняюсь сказать, какое из двух этих зрелищ заставило меня острее осознать боль одиночества, этого горького удела всех на свете монархов.

5

Наступило субботнее утро, вовсю светило солнце, и я отправился к Букингемскому дворцу, чтобы понаблюдать за сменой караула. Рядом со мной на ступенях Мемориала Виктории очутился уроженец, судя по чертам хранившего серьезность лица, северных графств. По котелку и характерному выговору я определил в нем жителя Хаддерсфилда.

Вот-вот должно было начаться величайшее из бесплатных европейских шоу. Гости Лондона — как английские провинциалы, так и иностранные туристы — дружно вскинули фотоаппараты и принялись жадно снимать ограду дворца, спины впереди стоящих, шлемы полисменов и копыта полицейских лошадей в надежде при удачном стечении обстоятельств поймать в кадр показавшегося в отдалении полкового барабанщика.

Колдстримские и шотландские гвардейцы начали смену караула. Королевский штандарт вяло плескался на флагштоке дворца; значит, король находился в Лондоне. Оркестр заиграл один из тех старинных вальсов, мелодию которых военные дирижеры, по-моему, впитывают с молоком матери. Гвардейцы встали по стойке «вольно», исподволь стреляя глазами из-под меховых шапок и отчаянно, должно быть, тоскуя по увольнительной. Через площадь прошли два энсина, нахохленных, как воробьи; прошли два капитана, прошли два майора… А караул продолжал стоять.

— Слоняются тут, — проворчал мой сосед, ни к кому конкретно не обращаясь, с тем презрением в голосе, какое доступно лишь завсегдатаям футбольных матчей.

— Армия не меняется, — поддержал разговор я, постаравшись, чтобы мои слова прозвучали достаточно добродушно.

— Точно, — согласился он. — Упертые, вояки наши.

Он проводил взглядом главного сержанта, пересекавшего площадь почти строевым шагом, с зажатым под мышкой стеком. Вот сержант остановился, приставил ногу к ноге и отсалютовал офицеру…

— Слоняются, — повторил мой сосед, на сей раз с горечью.

Неужели он приехал из самого Хаддерсфилда или из другого медвежьего угла только ради того, чтобы отпускать эти язвительные замечания? И вообще, почему он оказался в Лондоне? По делу или развлекаться?

— Любуетесь видами? — поинтересовался я.

— Нет, — ответил он. — Вчера целый час проторчал на параде, так и там все слонялись… Я с севера, знаете ли. Из Барнсли. (Что ж, я почти угадал.) Нашу бригаду скорой помощи вызвали на ежегодную аттестацию.

Я узнал от своего собеседника, что Ассоциация бригад скорой помощи святого Иоанна каждый год проводит репетиции несчастных случаев в одном из лондонских отелей. Бригады запускаются внутрь одна за другой, без инструментов и перевязочных материалов; им надлежит наилучшим способом позаботиться о раненых исключительно с применением подручных средств.

Мне стало любопытно, какой же орешек пришлось раскусывать моему мрачному соседу, и я попросил его продолжать.

— Да чего там… — пробурчал он. — Гляжу, какой-то джентльмен расфуфыренный со слугой своим толкует. Потом — бац! — и как покатится вниз по лестнице! Шмяк! Ну, это актер был, из кино, они там падать умеют, сами понимаете. Я, значит, к нему. По тому, как он лежал, понятно было — бедро у него сломано. Никаких тебе лубков, так что я огляделся по сторонам. На стене перекрещенные мечи висели, а на столе шарфы валялись и другие тряпки. Я их быстренько схватил, мечи со стенки сорвал и такую ему шину наложил — клещами не стянуть.

— А этот джентльмен падал с лестницы столько раз, сколько было бригад? — уточнил я.

— Угу, — печально подтвердил он. — Замаялся, небось, падать-то.

Следующее испытание оказалось еще более драматичным. Моему новому знакомому сообщили, что человек попытался покончить жизнь самоубийством в зале ожидания железнодорожного вокзала. (Я в восторге от реализма ситуаций, которые изобретает Ассоциация святого Иоанна!) Он поспешил на вызов — и обнаружил лежащего на полу мужчину со вскрытой бритвой веной на руке.

— Я его перевязал, — рассказывал он. — Потом усадил и стал вкручивать мозги: мол, самоубийство — грех, и все такое. «Он вам не отвечает», — заметил судья. Тут я догадался понюхать, чем у него изо рта пахнет. Точно, яд! Странный запах, будто мята. Я кинулся делать искусственное дыхание, но толку не было. Два балла скинули!

Его лицо помрачнело.

— А за что? — спросил я.

— Дезинфицирующее средство не заметил, — скорбно признался он. — В зале ожидания было дезинфицирующее средство, а я его проморгал. Вот так они вас и ловят, понимаете?

В это мгновение два полисмена широко распахнули ворота Букингемского дворца. Оркестр шагнул вперед, сверкая алыми мундирами и золотом эполет. Главный сержант зарычал, затопал ногами, принялся отдавать команды; раскаты его голоса сильно смахивали на гомон тюленей во время кормежки. Юные барабанщики одновременно вскинули палочки крест-накрест. Духовые, мундштуками своих инструментов отведя ото ртов выбившиеся «метелки» меховых шапок, надули щеки и приготовились как следует дунуть. Полковой барабанщик — он выглядел так, словно проглотил свой стек, — провел правой рукой вдоль груди и замер, прижав стек к телу. Кто-то выкрикнул приказ. Гвардейцы взяли на караул. Гвардейцы поставили оружие наземь. Гвардейцы принялись маршировать.

Барабанные палочки опустились, оркестр медленно, торжественно, почти помпезно вышел на площадь, наигрывая величавую полковую музыку. Мысок каждого сапога изящно тянулся к земле, как нога танцовщика. Показался знаменосец, окруженный сверкающей изгородью штыков. Оркестр заиграл бодрую мелодию, и гвардия отправилась в свои казармы.

Толпа зрителей распалась: кто поспешил следом за оркестром, кто — более искушенная публика — направился в противоположную сторону, чтобы встретить конных лейб-гвардейцев, скачущих по Мэлл от Уайтхолла. Их латы сияли так, как, наверное, и не мечталось рыцарям короля Артура. Белые султаны гроздьями снега ниспадали на сверкающие шлемы. Поводья лейб-гвардейцы сжимали белыми перчатками. Палаши искрились на солнце. Приблизившись к дворцу, конники взяли равнение на ворота: все выпрямили спины, выпятили грудь, палаши на плечо, колени под прямым углом. Караульные у ворот вытянулись по стойке «смирно».