5 декабря 1941 г. следует приказ ГА «Центр» на прекращение наступательных действий 3-й ТГр:

«3-й танковой группе перейти к обороне.

23-я пехотная дивизия остается в ее подчинении»[332].

Тем временем к северо-западу от Москвы в районе Лобня, Сходня, Химки сосредоточивались части 20-й армии А.А. Власова (в составе, обозначенном директивой Ставки: 64, 35, 28, 43-я стрелковые бригады и 331 и 352-я стрелковые дивизии). Они занимали разрыв линии фронта между 1-й ударной и 16-й армиями.

Г. К. Жуков за работой в штабе

Здесь целесообразно будет дать короткий комментарий относительно командования А.А. Власовым 20-й армией. Поскольку впоследствии А.А. Власов попал в плен, перешел на сторону противника и стал вождем вооруженной коллаборационистской организации на службе у Третьего рейха, он получил своеобразный статус в мемуарной и исторической литературе. Его предпочли нет, не забыть (наоборот, в эпопее Озерова Власова и «власовцев» поминали к месту и не к месту), но как-то заретушировать его участие в боевых действиях до 1942 г.

По версии бывшего начальника штаба 20-й армии Л.М. Сандалова, в командование армией А.А. Власов вступил позже, уже после завершения активной фазы ее действий и много позже первых дней декабря, а до этого болел. Причем, по воспоминаниям Л.М. Сандалова, о болезни А.А. Власова ему сообщает Б.М. Шапошников прямо в момент назначения. Это само по себе выглядит странным: зачем назначать командующим человека, заведомо находящегося в неработоспособном состоянии? «Скамейка запасных» на тот момент заместитель, находилась далеко не в таком бедственном положении, чтобы последней надеждой стал простуженный генерал Власов.

Танк Pz.IVв Подмосковье. Ноябрь-декабрь 1941 г. С неизвестной целью на ствол танка повешена винтовка

Соответственно появление командующего в штабе Сандалов датирует 19 декабря, описав его в зловещих тонах[333]:

«В полдень 19 декабря в селе Чисмене начал развертываться армейский командный пункт. Когда я и член Военного совета Куликов уточняли на узле связи положение войск, туда зашел адъютант командующего армией и доложил нам о его приезде. В окно было видно, как из остановившейся у дома машины вышел высокого роста генерал в темных очках. На нем была меховая бекеша с поднятым воротником. Это был генерал Власов» [334].

На самом деле нет никакой проблемы в том, чтобы приказы командующего армией подписывал его официальный заместитель. Однако в фонде 20-й А в ЦАМО РФ среди ее приказов автору удалось найти всего один, подписанный А.И. Лизюковым. Он датирован ноябрем 1941 г., и Лизюков в нем обозначен как командующий оперативной группой. После этого идут декабрьские приказы, в которых в качестве командующего армией называется генерал-майор А.А. Власов.

Советская пехота на марше. На переднем плане 76-мм дивизионная пушка УСВ. Такие орудия были основой артиллерии стрелковых бригад

Самое удивительное, что один из первых боевых приказов 20-й армии подписан не Л.М. Сандаловым. В качестве начальника штаба фигурирует некий полковник Лошкан. Фамилия «Сандалов» появляется на приказах, начиная с 3 декабря 1941 г. Правда с появлением Сандалова приказы армии начинают печататься на машинке, но не сразу.

Может быть, А.А. Власов числился командующим 20-й армией, а подпись на приказах ставил совсем другой человек? Сравнение подписи Власова на приказах 20-й армии и на приказах 4-го мехкорпуса Юго-Западного фронта показывает идентичность их начертания и явное отличие от подписи А.И. Лизюкова. Это заставляет сделать вывод, что документы 20-й армии явно подписывал лично А.А. Власов.

Есть, впрочем, еще одна версия: приказы возили болеющему А.А. Власову в хату в тылу или даже в Москву. Однако остается вопрос, зачем такие сложности при наличии А.И. Лизюкова?

Возвращаясь к вопросу оперативного использования 20-й армии, имеет смысл обратиться к тому самому первому подписанному А.А. Власовым приказу от 1 декабря 1941 г. Как и следовало ожидать, прибывшими свежими соединениями 20-й армии решили нанести контрудар. Согласно записи в ЖБД 20-й армии наступать предполагалось по расходящимся направлениям: 331-я сд вдоль шоссе от Красной Поляны на север и северо-запад до Рождествено (к западу от Белого Раста), а 28-й сбр вдоль Клязьмы на запад. Новым приказом войскам ставилась следующая задача: «20-я армия силами 331 сд и 28 сбр наступает в общем направлении на Красная Поляна, Мышецкое, Покров и уничтожает пр-ка в р-не Красная Поляна, Владычино, Холмы»[335].

Тем самым несколько уменьшалась глубина задачи, и удар дивизия и бригада наносили теперь плечом к плечу. В качестве средств усиления в приказе были обозначены БЕПО № 55 (поддерживает 331-ю сд) и БЕПО № 53 (поддерживает 28-ю сбр). БЕПО, вероятно, предполагалось использовать на ж.д. ветке от Лобни до Красной Поляны. Ничего гениального в этих корректировках нет, но смена стиля руководства явно имеет место.

30 ноября 1941 г. наступавшая вдоль шоссе от Солнечногорска 2-я танковая дивизия своей боевой группой заняла Красную Поляну. Немецкие войска теперь стояли в 17 километрах от границы Москвы и в 27 километрах от Кремля. Однако наступающие немецкие части пока еще не знали о том, какой неприятный сюрприз их ждет, и пробивались все ближе к Москве. Немцы строили планы прорыва в столицу. Ближайшие планы, как они были сформулирована в ЖБД V АК, звучали следующим образом: «V АК наступает на юго-восток в направлении Москвы на линию станция Братцево – станция Ростокино, нанося основной удар западнее водохранилища. Необходимо быстрой атакой захватить мост южнее Красной»[336]. Т. е. предполагалось продвижение на территорию современных районов Москвы Свиблово, Бескудниково и до Ленинградского проспекта. Тогда это еще были деревни в окрестностях Москвы, а обозначенные станции Братцево и Ростокино принадлежали к Московской окружной железной дороге. Атака на мосты через водохранилище назначается на 3 декабря. Под «Красной» очевидно имеется в виду «Красная Горка», юго-восточнее Лобни. Соответственно прикрывать этот бросок в Москву на рубеже канала Москва – Волга должна была 3-я ТГр.