сюда в первый утренний час. Ты, вижу, смотришь на соседские лужайки, если они заслуживают такого названия. Тот сад совершенно заброшен, по балюстрадам топочут солдаты, всадники выкрикивают приказы и уезжают…

– Вы его знаете? Своего соседа? – спросила Прин.

– Я с ним, разумеется, незнакома. Это даже не Саллезе – там за стеной начинается Невериона, старинный квартал. Дом разваливается, как и все особняки, переходящие по наследству, хотя нынешний владелец его явно не унаследовал и может позволить себе лишь такую вот развалюху. Знаю ли я Освободителя, о котором толкует весь город? Я в ужасе от него! Он снял этот дом месяца полтора назад, и все соседи думали, что он его подновит к нашему общему восхищению – а он, как видишь, здесь казарму устроил. Сидит в облупившихся покоях и замышляет освобождение. Все это крайне тревожно. Ты говорила о слугах – так вот, до него их у меня было втрое больше. Он всех распугал! Я, впрочем, думаю, что некоторые перебежали к нему, и можешь быть уверена, что освободить он собирается не меня. Ужас, ужас. Если он так обращается со своим домом, что же с моим сотворит? – Госпожа Кейн, взяв Прин под руку, обошла вокруг каменного домика на пригорке. Будь Прин привычна к таким обширным садам, она предположила бы, что это сарай, где садовники держат свои орудия, но она к ним не привыкла и спрашивала себя, кто может жить в такой маленькой хижине с крохотными зарешеченными окошками. Деревья и живые изгороди скрывали домик из глаз, но с каменной скамьи позади него открывался замечательный вид. – Давай-ка присядем. – Скамейка была точной копией бревенчатых, которые Прин видела в городе. – Вот так. Отсюда безобразного жилища Освободителя, к счастью, совсем не видно – хотя, как часто бывает с такими явлениями, оно словно заражает всё, что с ним рядом. Зато можно полюбоваться почти всем Колхари – я нарочно велела поставить скамейку именно здесь. Вон там, разумеется, Высокий Орлиный Двор. Та площадь – это Старый Рынок за Мостом Утраченных Желаний, где ты вчера побывала. Это недавно насаженный императрицей городской парк, а сразу за ним Новый Рынок. Старый на Шпоре, боюсь, уже сделался древней историей. Чтобы по-настоящему познать жизнь и ощутить, как бьется сердце этого города, надо потерять и нажить пару состояний на Новом – ты так не думаешь?

– Откуда же мне знать… Зачем вы приказали доставить меня сюда, госпожа? – Прин, по правде сказать, думала только о ветхом соседнем доме. Благодаря словам госпожи Кейн, которые весьма походили на правду, присутствие Освободителя теперь охватывало весь город. Для Прин, не знавшей даже, жив ли он и тем более находится ли он здесь рядом, Горжик превратился в кого-то столь вездесущего, что следующий ее вопрос сам собой напросился: – Из-за Освободителя?

Госпожу вопрос удивил.

– Лишь постольку, поскольку обитатели как Саллезе, так и Неверионы еще больше замкнулись в своих мирках с тех пор, как он явился сюда. Можно сказать, что здесь ты оказалась из-за моих попыток жить более полной жизнью.

– Как это?

– Проще некуда. Я принимаю участие в судьбе одаренных молодых женщин. Когда я увидела тебя на лошади позади покрытого шрамами человека, мне сразу подумалось, что ты… ну, скажем, смотрела на звезды, строила облачные замки, летала на драконах и прозревала тайны, скрытые под океанскими волнами.

– Правда? – спросила Прин.

– О да. Женщина, умеющая смотреть, может прочесть все это на лице другой женщины. – Госпожа Кейн откинулась назад, пристально глядя на Прин. – Ты из тех, кто знает свое имя.

– Да? Ну конечно, я его знаю.

– Так, может быть, назовешь его мне?

– Да. – Прин подобрала прутик и начала писать на земле. Вывела прописной знак, потом строчные, добавила закорючку. Потом разогнулась – бок еще давал знать о себе – и сказала: – Меня зовут Прин. Вот.

– Так-так! – Госпожа Кейн наклонилась и снова выпрямилась, звякнув браслетами. – Ты знаешь даже, как оно пишется. Незаурядную девушку сразу видно.

Разве госпожа не сочла ее таковой с первого взгляда? Впрочем, похвалу услышать всегда приятно.

– Это бабушка меня научила, – объяснила Прин. – Когда у нас в городе появлялось что-то новое вроде грамоты, счета, способа постройки домов, лекарства, бабушка первая знакомилась со всем этим – раньше, во всяком разе. Теперь она уже слишком старая, чтобы меня воспитывать. Еще старше вас.

– Не сомневаюсь. Ты спрашивала, зачем ты здесь, так вот. После первой нашей встречи на Черном проспекте мой слуга, посланный туда с поручением, доложил, что тот всадник ссадил тебя прямо посреди улицы. Видно было, что ты горянка, непривычная к большим городам, а слуга говорил, что ты растеряна и не знаешь, куда податься. Я послала нашу малютку Ини в три места, где может оказаться в Колхари одинокая молодая девушка – и она, должна сказать, нашла тебя в самом очевидном из них.

Прин смотрела на город. Этим утром тумана не было – а если он и был, то стоял вокруг них, оставаясь неразличимым.

– Но разве мало девушек приходит в Колхари каждый день? Из пустыни, из джунглей, с гор, с островов. Не можете же вы во всех принимать участие.

– Дорогая моя, я на неделю лишилась бы сна, думая о бедной девочке, оказавшейся в столице без друзей и без средств. Что с тобой было бы, не подоспей наша Ини со своим верным клинком?

Прин не сочла это ответом на свой вопрос; найти в этом ответ было все равно что разглядеть висящую вокруг дымку.

– Я очень благодарна вам, госпожа, но благодарность не убавляет моей растерянности.

– Ты хочешь знать причину, но не знаю, смогу ли я… – Госпожа тронула Прин за плечо. – Когда твои спутники едва нас не задавили… Когда твоя лошадь поднялась на дыбы и солнце осветило твою буйную гриву… Когда ты как-то по-особому округлила глаза… Все это и грязное пятно у тебя на ноге не давало мне покоя весь день. Теперь пятна больше нет, его отмыли чудесной губкой из тех, что лишь недавно стали привозить к нам с Ульвен. Но если бы не оно, не твоя рука, обхватившая потную грудь всадника, не твои изумленные большие глаза, тебя бы здесь не было. Вот и вся причина. – Госпожа надавила на плечо чуть сильней. – Ты не красавица, сама знаешь. Мы, женщины, всегда знаем. Но люди в большинстве своем считают красотой не столько характер, сколько его отсутствие – набор черт и линий, скрывающий историю, которой у женщины, скорей всего, вовсе нет. Но черты и