— Тогда что? Что ты мне, Маврушка, с утра пораньше загадки загадывать принялась. День сегодня какой шутейный у тебя выдался?

— Как хошь, государыня цесаревна, назови, а что необычный — тут и спору нет. Я вот всё умом раскидываю: глупость мне сказали али нет. Одно знаю, нет дыму без огня.

— Ладно, что сидела скучала, а то бы бесперечь на тебя осердилась.

— Может, и сейчас рассердишься, почему мне знать. Ещё тебя, государыня цесаревна, вопросом донять хочу: почему бы твой покойный государь батюшка, как наследник овдовел, не стал ему другую супругу искать.

— Может быть, и стал бы, да вскоре в западные страны поехал.

— Вот-вот, матушка моя, поехал! Замуж Катерину Иоанновну выдавать, со всеми королями да герцогами встречаться, договариваться. Тут бы самое время и сынку жёнушку присмотреть. Союзы-то со всякими государствами ему, ой, как нужны были.

— Твоя правда. Может, рукой на покойного наследника махнул, раз у братца уже сынок народился.

— Народился! Мало ли деток твоя родительница за свой век рожала, а ни один сынок жить не остался. Кабы хоть маленько подрос великий князь, в какой-никакой возраст вошёл, а тут младенец в колыбели. На таком расчёт плохой. Твой-то братец в те же дни народился. Уж, кажется, какие пылинки с него ни сдували, как за ним ни следили, а не жилец оказался.

— И впрямь, государь батюшка сам мне говорил, что с царевичем Алексеем Петровичем одна надежда у него на супругу была. У принцессы характер мягкий, деликатный оказался. Где ей было Алексея Петровича к рукам прибрать.

— Нужна была супруга наследнику, тут и толковать нечего. А если так рассудить, что нельзя ему было жениться?

— Это ещё почему нельзя? Вдовцу-то?

— Вдовцу! А если не вдовцу?

— Как это? Похоронивши супругу-то? Совсем ты мне голову закружила.

— Похоронивши! Все знали, что в спальне наследник Алексей Петрович ни разу не побывал. На отпевание в церковь и то идти не пожелал. Государь Пётр Алексеевич какую ему выволочку, Господи прости, устроил. Да сих пор денщики вспоминают, как палкой сыночка охаживал, а тот упёрся и ни в какую. Стыдоба одна! И то сказать, по люторскому обычаю у гроба закрытого на стуле полчаса посидеть — невеликое дело. Так больно покойницы не жаловал. Да и сынку не обрадовался.

— Государь батюшка вспоминал, как родители принцессины убивалися. Приехать не могли, а всё просили, чтобы дочь им в Бланкенбург отослали — в семейном склепе похоронить.

— А чего ж не отдал государь Пётр Алексеевич?

— Да ты что, Маврушка! Может, её деткам ещё на престоле российском быть придётся, а праха матери здесь не будет. Не с руки получится.

— Вот теперь, государыня цесаревна, новость-то свою и могу рассказать. Один из голштинцев проговорился, из придворных твоих. Весточку какую получил. Будто принцесса наша София-Шарлотта вовсе и не помирала!

— Полно тебе, Маврушка! Сказки это одни!

— Наверно, сказки. А только по всем странам европейским будто бы слух прошёл, что принцесса после родов из Петербурга нашего сбежала. Помогли ей!

— Господи!

— Вот-вот, только и остаётся крестным знамением себя осенять. И сбежать ей будто бы сам государь помог.

— Быть того не может!

— Почему же это? Не нужна ведь она уже стала, разве не так? У государя на руках сынок оказался собственный, вымоленный да вымечтанный. Вот он и прикрыл глаза на бегство-то это. Ты с меня, государыня цесаревна, строго не спрашивай: за что купила, за то продаю.

— Ну, а дальше, дальше-то что?

— А то, что встретила наша принцесса какого-то офицера из-за океана, туда и переправилась. Графиней стала называться и живёт себе с мужем-французом припеваючи. Да уж какой бы муж ей ни достался, после нашего царевича любой сокровищем покажется. Вот какие слухи, государыня цесаревна.

* * *

Пётр I, Макаров А. В.

— Вот теперь, кажется, с внутренними изменниками разобрались. Надобно народу обо всём объявить.

— Вы о чём, ваше императорское величество? О чём объявить?

— Думаешь, Макаров, до людей ничто не доходит,— никакие слухи и пересуды? Так вот, пустой болтовне надо противопоставить правду. Я имею в виду НАШУ ПРАВДУ. Это тебе понятно?

— Приказывайте, ваше величество.

— Прежде всего в календарь следующего, 1725 года внести имена цесаревен Анны Петровны и Елизаветы Петровны.

— Это впервые, ваше величество.

— Да, впервые, но так теперь будет всегда. Только именовать обеих моих дочерей следует не цесаревнами, а отныне только великими княжнами. И без указания права первенства.

— Но, ваше величество, великая княжна Анна Петровна уже обручена с Голштинским герцогом, и после её свадьбы её имя не сможет оставаться в числе лиц императорской фамилии.

— Ты сам ответил на собственный вопрос: после свадьбы. А когда состоится свадьба, мы ещё увидим. Теперь следующее. Из календаря изъять имена детей покойного царевича Алексея Петровича.

— Обоих? И Петра Алексеевича тоже?

— Тем более его. Они более не потребуются, раз их отец отрёкся от престола, некогда ему предназначавшегося. Поэтому и трактовать их следует как лиц партикулярных, без упоминания в календаре.

— Ваше величество, я сознаю, что мои настойчивые расспросы могут вызывать ваше неудовольствие, но...

— Что ещё?

— Ваша третья дочь — царевна Наталья Петровна. Как вы распорядитесь в отношении неё? Царевне уже семь лет.

— И за её права тут же примется хлопотать наша Анна Петровна.

— На правах крёстной матери царевны, ваше величество.

— Помню, помню. У нашей царевны к тому же такой воинственный крёстный отец — генерал-адмирал Фёдор Матвеевич Апраксин. Правда, я остановил свой выбор на Фёдоре Матвеевиче из-за его родства с нашей царствующей фамилией.

— Родной брат покойной государыни царицы Марфы Матвеевны[19]! Вы сочли нужным, ваше величество, оказать и самой царице высокие почести, похоронив её в Петропавловском соборе.

— Да, это было перед самым нашим отъездом в заграничную поездку. Очень некстати, но смерти никто ещё и никогда не отдавал приказаний. Если бы не её болезнь, царица Марфа могла стать украшением нашего двора с её красотой, повадкой, характером.

— Помнится, царевны Иоанновны очень досадовали, что их родительнице царице Прасковье Фёдоровне не было оказано такой чести.