Я поежилась. Расстрельная должность… Нет уж, спасибо!

— Нет уж, спасибо, — повторила вслух. — К тому же моя специальность — аналитика, а не практика.

Лернер удивился:

— А я на тебя рассчитывал… Сама понимаешь, этот олух Галактионов… Ну протолкнули мы его в совет директоров, ну протащили в председатели… Но одному ему с компанией не справиться!

— Почему одному? — удивилась я. — А вы пригласите на должность генерального директора мисс Якушеву! Кажется, она сейчас без работы. Как–никак у нее диплом МВА, опыт, связи…

— Эту бойкую девицу? — усмехнулся Лернер. — Оригинальная идея… Кстати, знаешь последние новости? Суд присудил вернуть акции их законному владельцу, то есть Михайлову, а Якушев подал встречный иск на фирму своей дочери с требованием вернуть ему деньги. Только денежек там нет, они бесследно растворились в кипрских офшорах.

— Лихо! — восхитилась я.

— Девочка, не поморщившись, надула своего собственного отца! Впрочем, ему есть чем гордиться: не каждая дочурка способна на такую виртуозную махинацию.

— Далеко не каждая, — согласилась я.

И вдруг увидела Рыбью Кость. Есенская шла прямо на меня, приветливо раздвинув свои узкие, мясного цвета губы.

— Представляешь, она отказывается, Эльза! — обернулся к ней Лернер. — Эта дурочка отказывается от поста генерального директора, от оклада в сто пятьдесят тысяч в месяц, от премиальных полтора миллиона в год, от машины с водителем и от собственного кабинета с видом на Кремль… Нет, ты представляешь?!

— Я тебя предупреждала, что Лилеева откажется, — заметила Эльза. — Я знаю ее лучше, чем ты.

— А если двести тысяч? — быстро предложил мне Лернер.

Я отрицательно качнула головой.

— Придется приглашать Якушеву… — вздохнул тот. — Только, боюсь, эта ушлая кидальщица запросит с меня тысяч триста!

— Не запросит. Главное, не дать ей садиться себе на шею. Для этого нужно держать ее на коротком поводке. Метод — кое–какие сведения из ее прошлой жизни, — льдисто улыбнулась Есенская. — Эти сведения, дорогой Авгуша, как ты помнишь, у нас имеются…

— Да, поводок у Якушевой должен быть тугим, под горлышко! — произнес Лернер, поднимаясь, чтобы встретить важного гостя — в ресторан вплыл Крысанов под ручку с супругой.

После его ухода Эльза произнесла — сухо, как будто зачитывала мне выговор за ненадлежащую расцветку галстука:

— Теперь, Лида, нам нет нужды встречаться на шейпинге. Можете не посещать занятий, если не хотите.

Я молча удивилась.

— Теперь мы вполне открыто будем встречаться на совещаниях в моем кабинете. Приказ о вашем назначении начальником аналитического отдела уже подписан.

Чего–то в этом роде я ожидала…

— Признаться, афера со «Стандард Ойл» принесла мне неплохую прибыль, — призналась Железная Леди, голос ее звучал совсем мягко, с налетом усталости. — Вам удалось то, что никак не удавалось сделать мне, — заставить Августа Львовича рискнуть.

Я удивленно слушала, а Есенская продолжала:

— Мне принадлежит сорок девять процентов акций его банка — при разводе удалось выговорить для себе неплохие условия! Столичная прописка еще кое–что значит в нашей жизни…

— Понятно, — кивнула я, улыбаясь.

Как я устала от фальшивых улыбок, расчетов, шахматных ходов! Я просто устала…

По возвращении домой я медленно поднялась по лестнице, с таким трудом переставляя ноги, как будто к каждой из них была привязана пудовая гиря.

Итак, меня назначили начальником отдела… Бабушка еще ничего не знает, вот обрадуется… Она будет лежать, тихо глядя в потолок, а я возьму ее сморщенную пятнистую руку в свои ладони и расскажу все — все–все–все! Всю правду. Про себя, про него, про них… Она меня поймет, она скажет: «Бедная девочка, сколько же ты натерпелась!»

Нет, она ничего не скажет… Она в последнее время почти ничего не говорит… Только смотрит в потолок неподвижным взглядом, как будто силясь что–то припомнить. Соседка, которая ухаживает за ней, сказала, что конец близок…

Но нет, кажется, все еще можно поправить. Я перевезу ее в тот самый закрытый пансионат для обеспеченных стариков, адрес узнаю у Эльзы Генриховны. Теперь–то я смогу это себе позволить…

Там хорошие врачи, вышколенный персонал, прекрасные условия, природа… Ей там будет хорошо. Увидев цветущий луг, она побежит по нему быстрыми молодыми ногами, холодеющими от утренней росы. Она будет бежать об руку со своим возлюбленным, не замечая утренней прохлады. Закружившись, она упадет в росистые травы… Там она будет счастлива, наверное…

В отличие от меня!

Я вошла в прихожую. Включила свет. Тихо…

Тихо, как в колыбели. Как в преисподней. Меня никто не окликнул, никто не позвал.

Заглянула в комнату.

Бабушка сидела в кресле у работающего телевизора, уронив голову на грудь. Спала.

Неслышно опустившись на ковер перед ней, я прижалась щекой к ее коленям, через байковый халат ощутив мертвенную прохладу ее ног.

Взяла ее руки в свои. Они были студеными, как лед. Они были мертвее льда. И гораздо холодней его.

Я все поняла, но не заплакала.

— Все получилось, — прошептала ей, как будто боялась разбудить. — Прости меня.

Она не слышала.

Она ничего не слышала, потому что в этот миг была уже не со мной. В вязком пространстве своих давних снов она бежала со своим возлюбленным по росистому лугу, сбивая ногами холодные тяжелые капли росы. Теперь она была счастлива — там, в своем мертвом сне!

Как я завидовала ей в этот миг!

— Проходи, — улыбнулась я, широко распахивая дверь. — Вот твое новое рабочее место. Нравится?

— Потрясно! — воскликнула она, мерно двигая челюстями. — А кто будет мой босс? Ты? Или какой–нибудь бодрый старичок со вставной челюстью?

— И не надейся! — весело усмехнулась я. — Твой босс — женщина, точнее, девушка. Очень милая, кстати. Ее зовут Дана. Вы с ней сработаетесь. Вы с ней даже чем–то похожи.

— Суперски! — воскликнула она. — Значит, здесь никто меня не будет щипать за ноги, как в том отвратном регистраторе, гори он синим пламенем… Кстати, ты знаешь, как он сгорел?

Коротко хихикнув, Лена плюхнулась в вертящееся кресло, уважительно тронула глянцевую обивку подлокотника.

— Кожа! — прошептала восторженно. — Ну улет! У меня кожаное кресло!

И тут же принялась инспектировать свое канцелярское хозяйство.

Я улыбалась, глядя на ее гнездоустроительную деятельность…

…Что же ему так нравилось в ней? Женственность? Хозяйственность? Домовитость? То, чего не было во мне… Правда, и эти качества не смогли его надолго удержать…