На последнем известии мы остановимся и спросим: на каком языке были написаны означенные книги?

По всем соображениям эти книги были не что иное, как церковно-славянский, то есть болгарский перевод Священного Писания. Если бы подобный перевод существовал в IX веке собственно на русском языке, то естественно представляется вопрос: зачем же Киевская Русь, принявшая христианство в X веке, не воспользовалась переводом на своем родном наречии, а приняла церковные книги на языке болгарском? Если существовал русский перевод, то куда же он пропал? Затем: есть ли вероятность, чтоб около половины IX века был уже русский перевод, когда мы не имеем указаний на христианство Русского народа до этого времени? Между тем если обратимся к Болгарам, то увидим все данные на их стороне. Мы говорили о начатках христианской религии у Таврических Болгар в VI и VII веках. С того времени она, разумеется, утверждалась все более и более, и около половины IX века значительная часть Черных Болгар исповедовала греческую веру, между тем как другая часть оставалась в язычестве. Если христианство не получило еще между ними окончательного господства, то, конечно, вследствие их раздробления на мелкие общины и владения, то есть вследствие недостатка централизации. Значение последней в этом отношении мы видим у Дунайских Болгар при Борисе и в Киевской Руси при Владимире: когда принимали крещение верховный князь и его дружина, то с помощью их могущественной поддержки крещение подчиненных племен пошло быстрее.

Если часть Болгар уже в течение нескольких столетий исповедовала христианство, то, следовательно, имела и богослужение на своем языке. Греческая проповедь, как мы знаем, отличалась от латинской тем, что первая почти везде новообращенным народам давала богослужение на их родном языке, а вместе с тем на их языки переводилось и Священное Писание. Если б у Болгар VII, VIII и первой половины IX века было богослужение на греческом языке и греческие богослужебные книги, то они успели бы настолько укорениться, что едва ли уступили бы потом без борьбы свое место славянскому языку. Между тем никакой борьбы, никаких следов этого перехода мы не видим. Но если существовали болгарские переводы, то были и болгарские, то есть славянские письмена до Кирилла. Мы с достаточной вероятностью можем утверждать, что сказания об изобретении славянских письмен Кириллом имеют легендарную примесь.

Повторяем, из всех сказаний, вошедших в так называемые Паннонские жития Константина и Мефодия, сказание о путешествии к Хазарам, по нашему мнению, заключает в себе наиболее исторических данных, хотя и в нем есть легендарная, то есть позднейшая примесь. Этот более исторический характер подтверждает, что в основу его действительно легло сочинение Мефодия о хазарской миссии; тогда как для других частей жития основанием послужили сочинения и рассказы его учеников, и следовательно, эти части успели более проникнуться духом легенды. А потом данные из первого сказания послужат для нас исходными пунктами, и именно данные, относящиеся к пребыванию братьев в Тавриде или собственно в Корсуни; так как здесь мы находим наиболее точные и обстоятельные указания. Напрасно ученые слависты относились с пренебрежением к этим указаниям и, так сказать, обходили их, предпочтительно давая веру другим данным, не согласным с ними и менее их достоверным. Они слишком легко решали вопрос о русских, то есть славянских Псалтире и Евангелии, найденных в Корсуни, предполагая в них то готскую письменность, то глагольскую, то просто считая все это место о русских письменах позднейшей вставкой. Впрочем, невозможно винить одних филологов в этом случае: главная вина должна пасть на историков, которые и не подозревали исконного существования Славяно-Болгарского племени на таврическом полуострове в соседстве с Корсунской областью; а Русь IX века считали народом норманским[129].

Константин и Мефодий были родом, очевидно, Греки, и первоначально знакомились с славянским языком, конечно, благодаря соседству болгарских поселений с Солунью, или вероятному присутствию болгарского элемента в самом городе. Но едва ли они владели этим языком вполне. Особенно последнее можно сказать о Константине, который еще во времена отрочества был взят в Константинополе, где и получил свое образование. Мефодий, вероятно, долее оставался на родине и ближе ознакомился с языком болгарским. Недаром же в одном древнем прологе сказано, что Кирилл упросил брата Мефодия сопутствовать ему в Хазарию, зане умняше язык словенск (О времени происх. слав. письмен - Бодянского, 73). Братья, по-видимому, очень хорошо знали, что в Хазарии они прежде всего встретят Болгарское племя. В Корсуни они нашли некоторые книги Священного Писания в переводе на славянские письмена. В то же время они воспользовались проживавшими в Корсуни Славянами, чтоб усовершенствовать себя и в разговорной речи.

Затем, славянский язык и найденный перевод Псалтири и Евангелия проходят уже чрез все житие Солунских братьев[130]. Так, еще не выезжая из Тавриды, Константин укрепляет в вере обитателей Фуллы и обращается к ним с речью, конечно, на их родном языке, а иначе они его не поняли бы: при этом он дает им целовать святое Евангелие. А мы уже заметили, что эти обитатели Фуллы, по всем соображениям, были не кто иное, как часть тех же Черных Болгар. После его возвращения из Тавриды является к императору посольство от Моравских князей с просьбой прислать им учителей, и император отправляет к ним Солунских братьев, как хорошо знающих славянский язык. Снаряжаясь в Моравию, братья, как повествует их житие, приготовляют прежде всего Евангелие и Псалтырь как книги наиболее необходимые для богослужения. Конечно, это были те самые книги, которые они нашли в Корсуни и, по всей вероятности, взяли с собой или списали. Во всяком случае, дело идет о переписывании готовых славянских книг и о продолжении переводов, и едва ли имеет какую-либо вероятность известие жития о том, чтобы братья принялись изобретать славянские письмена только тогда, когда император решил отправить их в Моравию. Невозможно было бы в такой короткий срок составить алфавит и перевести хотя одно Евангелие. Да притом и не было нужды изобретать славянское письмо и переводить Евангелие, так как братья то и другое уже нашли в Корсуни. Впрочем, в житии и не говорится об изобретении письмен; а употребляются неопределенные и весьма краткие выражения: "и тогда сложи письмена и нача беседу писати евангельскую". Это говорится в Паннонском житии Константина; а в житии его брата Мефодия по поводу отправления в Моравию сказано: "Да ту яви Бог философу словенскы книги, и абие устроив письмена и беседу ставль"; а далее упоминается, что "псалтырь бо бе токмо и евангелие с апостолом и избранными службами церковными с философом преложил первые"; то есть это сделал Мефодий еще вместе с братом, отчасти в Моравии, а отчасти (как свидетельствует житие Константина) до прихода в Моравию. По смерти брата, когда Мефодий один подвизался в Моравии в сан архиепископа, то он "отъ ученикъ своихъ посажь два попы скорописца зело, преложи въбързе вся книгы испълнь, разве Макавеви, от греческа языка въ словеньскъ шестию месяцъ". Уже само указание на время, то есть на шесть месяцев, и на скоропись исключает всякое вероятие, чтобы тут шла речь собственно о переводе почти всего Священного Писания; оно отчасти было переведено прежде Константина и Мефодия, а отчасти сделано их трудами или под их руководством.