Я в тот же день уговорил Кобулова, взял с собой Вовку (ему было 12 лет), который был со мной, и поехали. На подступах к Севастополю обычное явление: трупы фрицев, убитые лошади, развороченные танки и автомашины. Севастополь местами горел.

В одном месте нам надо было проезжать мимо пещеры, из которой валил дым. Стоявшие там красноармейцы предупреждали, что в пещере склад боеприпасов, в любую минуту может взорваться.

Стоило посмотреть в тот момент на этого горе-героя Кобулова, который начал меня уговаривать не ехать, говоря, что лучше 5 километров объехать, чем рисковать. И только после того, как я сказал, что поеду один, а он пусть едет в объезд, он согласился. Ну, конечно, быстро проскочили это место и все.

При въезде в Севастополь впереди нас шла танковая колонна. В одном месте под танк попал фриц. И после того, как прошла колонна (я был за рулем), смотрю — на дороге лежит комбинезон серого цвета, растянувшись поперек дороги. Я замедлил ход и рассмотрел его. Оказывается, это лежал немец, но так спрессованный танковой колонной, что превратился в толстый лист фанеры, однако форма сохранилась, кроме головы, которая расплющилась и отлетела.

Продолжая ехать дальше, мы въехали с большим трудом в центральную часть города, которую только что оставили немцы. Жителей нет. Только красноармейцы и немного моряков. Кой-где постреливают, но, видимо, добивают отдельных фрицев.

Выехали спокойно за город осмотреть позиции немцев в бинокль, в которых, как стало известно, тысяч 25 сгрудились на мысе Херсонесе около причалов, а частично и на берегу, и под командованием немецкого генерал-полковника Енике* грузятся и удирают. Однако близко к себе не подпускают. Установили вокруг себя минометы, пушки и сидят. Наши самолеты их бомбят, однако погрузка идет. Их зенитки ощетинились, огрызаются, и на наших глазах два наших истребителя задымили и пошли на снижение.

К вечеру мы возвращались в Севастополь. Вот тут-то и было много смеху. Когда стали подъезжать к городу, надо было проехать по возвышенности, вдоль которой с одной стороны расположены дома, и с другой домов не было, а только земляной забор (видимо, дома сожжены).

Когда мы подъехали к этому месту, нас предупредили у крайнею дома, что немцы обстреливают это место артиллерией.

Ну, я сказал Кобулову: «Давай пробежим, чтобы автомашинами не привлечь внимание немцев». Он побледнел, а деваться некуда, мимо этого места надо идти, так как иначе в город не попадешь, объезда не было. Я ему говорю: «Беги вперед вдоль забора, а к домам не подходи, так как дома просматриваются, а вдоль забора они не видят».

Вот они с адъютантом Харитоновым побежали. Но у Кобулова трусость родилась раньше, чем он сам. Он, пробежав, наклонившись (эта туша 130 килограмм весом!) метров 15 и побежал через дорогу к домам. Немцы увидели и открыли минометный огонь, я ему кричу: «Беги к забору», а он жмется к домам. Мины стали рваться уже совсем близко от нас. Я сидел на «виллисе», пришлось отъехать и укрыться, думаю: потом перебегу.

Кобулов послушался меня, перебежал к забору и залег, а мины рвутся. Я вижу, что эту тушу подобьют, тогда я запустил машину и на полном ходу рванул вперед, чтобы проскочить. А на ходу ему крикнул: не сиди, а убегай.

Когда я проскочил опасное место и остановился, ко мне подполз Кобулов, весь насквозь мокрый, в пыли, которая смешалась с потом, глаза на лоб лезут, хватается за сердце и говорит: «Я умираю». Мы втроем взгромоздили его на «виллис» и поехали.

Когда ночью вернулись в город, он всю ночь охал, на следующий день лежал и принимал лекарства вместе с коньяком. Вот это воин. Представляю, как этот случай он будет описывать в Москве.

В Крыму мы были весь апрель и начало мая. Операция по выселению татар прошла нормально из всех районов, в том числе и из вновь освобожденных от немцев.

В районах Крыма, где мне пришлось много разговаривать со стариками и женщинами, я узнал много интересного, чего раньше не знал….

Когда я был в Крыму перед Сапун-горой, которую штурмовали пехотинцы, 7 мая я встретился с Кошевым Петром, а второй раз на скорую руку при занятии окраины Севастополя. Кошевой* командовал танковым корпусом. Поговорили 10 минут, и он ринулся в атаку с танкистами, а я на «виллисе» за ними, и больше я его в Севастополе не видел.

Встретился там с командующими армией Мельником, Коротеевым и другими, с которыми был знаком с Кавказа 1942 года.

А в общем, нужно сказать, что с Крымом немцы крепко просчитались…

Забегая вперед, скажем, что при Хрущеве репрессированные народы будут реабилитированы, большинство вернется к родовым гнездам, восстановив утраченный статус национальных автономий.

Встал вопрос об ответственности организаторов. Втихаря был отменен указ о награждении руководителей НКВД орденами за организацию депортаций: Серов в числе прочих лишился «чеченского» ордена Суворова 1-й степени. Но поскольку принимали решения покойные Сталин с Берией, ни о какой ответственности для генералов, тем более уголовной, речи не шло.

Вот когда Серов окажется в опале, тогда — да: ему до кучи всё и припомнили.

Завершим главу выдержкой из его письма в Комитет партийного контроля при ЦК КПСС, датированного 1964 годом.

В нем Серов категорически отвергает выдвигаемые ему обвинения (судя по тексту, речь идет об обвинениях во внесудебных расправах с переселенцам) и ретроспективно, с высоты прожитых лет описывает, как разворачивались эти мрачные и позорные страницы нашей недавней истории.

Обратим внимание, что особый акцент он делает на военоначальников: реальных, по его мнению, инициаторов депортаций.

Наконец, последний вопрос, это выселение некоторых национальностей, изображено так, словно Серов вздумал и выселял. Я рассказал тов. Петровой* и сейчас хочу повторить следующее:

Многим, кто был в прифронтовых районах Северного Кавказа, известно, что бандитские элементы из числа чеченцев и ингушей убивали солдат и офицеров фронта, препятствовали подвозу для фронта боеприпасов и продовольствия, распространяли панические слухи о приходе немцев, угрожали местью партактиву с приходом немцев и так далее.

Командующие фронтами Северо-кавказского — Масленников, Ростовского — Еременко, Толбухин и др. в телеграммах в Ставку вносили предложения о выселении этих лиц, так как они препятствуют успешному наступлению войск Красной Армии. ГКО рассматривал эти вопросы и выносил постановления о выселении этих национальностей полностью в тыловые районы страны.

Бывшие члены ГКО товарищи Ворошилов, Микоян, Каганович, Маленков и другие живы, и они могут сказать, насколько военная обстановка того времени вызывала эти меры.

Меня, как и других генералов и офицеров, обязывали выполнить эту работу. Я думаю, любой бы из нас выполнил это решение. В записке же указано, что выселялись все без исключения, и приводились выдержки из инструкции, написанной мной по исполнению решения ГКО.