Во внешнем мире, тем временем, авторитет и влияние Рэнд существенно снизились после раскола в объективистских кругах. В год, последовавший за ее разрывом с Бранденом, количество подписчиков «Объективиста» резко упало, снизившись с двадцати тысяч до четырнадцати. Многочисленные энтузиасты начали по-своему интерпретировать философию Рэнд, чтобы она соответствовала их интересам. Объективизм всегда был чем-то большим, чем только Институт Натаниэля Брандена, строгость нравов которого отпугивала многих, кто желал стать его студентом. Возникали новые течения и лидеры, которые постепенно составляли конкуренцию самой Рэнд – например, «Общество рационального индивидуализма», основанное Джарретом Волльштейном, который, по иронии судьбы ранее был отчислен из ИНБ из-за конфронтации с Рэнд. Погрязшая в своих личных драмах и скандалах, она не могла надлежащим образом контролировать этот процесс.

Идеи Рэнд стали мощным источником тока, заставившего вращаться динамо-машину правого студенчества. На них указывал новый популярный символ – черный флаг анархии, дополненный золотым знаком доллара. Являя собой широкую отсылку к радикальному либертарианству, флаг имел несколько значений. Знак доллара, являвшийся тотемом Джона Голта и всего романа «Атлант расправил плечи», был явной аллюзией на творчество Рэнд. Однако помещение его на черный флаг говорило и о других влияниях, в первую очередь, об анархистском. Каково бы ни было истинное значение этого символа, черный флаг выглядел весьма угрожающе для традиционных консерваторов по мере того, как он выходил за пределы объективистской субкультуры и распространялся внутри более широкого консервативного движения. Корреспондент консервативного издания Chalcedon Report Гэри Норт был встревожен тем, что он обнаружил, приехав в Южную Калифорнию делать репортаж о конференции организации «Молодые американцы за свободу». Вместо прилежных консерваторов, утверждавших веру в бога и страну, конференция была наполнена эксцентричными молодыми людьми, размахивавшими черными флагами со знаком доллара. Либертарианские энтузиасты обсуждали предложения по созданию оффшорных налоговых зон и спорили о тонкостях объективистской доктрины. «Когда разговор зашел о том, был бы Реарден подлинным героем «Атланта», если бы эта история действительно разыгралась в мире, в котором мы живем, я ушел», – сообщал Норт. Он заключал: «Я думаю, правильным будет сказать, что «Молодые американцы» дрейфуют». Реакция Норта была показательна. Многие консерваторы просто не могли понять новой моды на либертарианство, по их мнению эта странная тенденция могла стать опасной, если ее не пресечь в зародыше.

«Молодые американцы» действительно дрейфовали, особенно в Калифорнии. К концу 60-х множество участников и руководителей этого движения были, скорее, либертарианцами, нежели консерваторами. В начале 1969 калифорнийцы и их союзники в других штатах организовали либертарианское закрытое собрание, чтобы усилить свое влияние внутри «МАзС». Либертарианцы, стоявшие на позициях агрессивного антигосударственничества, теперь стали ставить под сомнение свойственные «МАзС» рефлексивный патриотизм, культурный традиционализм и самоидентификацию в качестве консервативной группы. Выявился культурный разрыв между либертарианцами и антикоммунистическим большинством организации, которое первые высмеивали. Носившие длинные волосы, бороды и брюки-клеш, либертарианцы шокировали традиционалистов предложениями легализовать марихуану и порнографию. Называя Соединенные Штаты фашистским государством, они открыто обменивались различными способами уклонения от призыва. Руководство «МАзС» наблюдало за этими событиями с нарастающим недовольством. Либертарианский всплеск случился в трудное для организации время, поскольку она пыталась представить себя в глазах богатых спонсоров как группу, способную эффективно противостоять «Студентам за демократическое общество» и другим молодежным организациям. Теперь же некоторые из членов «МАзС» сами выглядели и разговаривали как те самые «новые левые», которых все боялись.

Как много эта новая волна либертарианства позаимствовала из идей Рэнд? В 1970 опрос, опубликованный в издаваемом «Молодыми американцами» журнале New Guard, показал, что 10 процентов участников организации являются самопровозглашенными «объективистами». Вполне вероятно, впрочем, что Рэнд оказала влияние на большее количество людей, нежели только те, кто открыто заявлял о себе как об официальных последователях ее философии. Сама она, однако, не испытывала особой признательности по отношению к своим новым поклонникам. Во время своих ежегодных публичных выступлений она называла либертарианцев «отбросами», «интеллектуальными инвалидами» и «плагиаторами». Поскольку Рэнд считала философию объективизма своей личной собственностью, она рассматривала как воровство использование либертарианскими силами ее идей. То, в чем другие могли увидеть дань уважения или признание ее работы, Рэнд считала попытками нажиться на ее имени или плагиатом. «Если эти хиппи надеются сделать из меня своего Маркузе, у них ничего не выйдет», – мрачно писала она. Ее комментарий был недалек от истины, поскольку работы Рэнд были для членов либертарианского движения чем-то вроде базового курса подготовки. Их могли подвергать сомнению, толковать по-своему, переосмысливать – но никогда не игнорировали. Нравилось ей это или нет, либертарианцы всегда считали Рэнд жизненно важной частью их интеллектуального наследия.

Источник привлекательности Рэнд для нового либертарианского движения был многоаспектным. На самом базовом уровне ее идеи и придуманные ею герои выполняли роль прекрасного «краткого содержания» концепции, а также способа скрепить связи между единомышленниками. Вне зависимости от их текущих политических пристрастий, чтение Рэнд было чем-то вроде «обряда посвящения» для либертарианцев всех мастей, будь то объективисты, анархисты, монархисты или кто-либо еще. Обмениваясь штуками о Джоне Еолте, с теплотой вспоминая чье-то первое столкновение с «Атлантом» и применяя в повседневных разговорах позаимствованные у Рэнд специальные термины – такие, например, как «секонд-хендер» или «украденная концепция» – люди проникались чувством групповой сплоченности. Это ощущение единства было особенно важным для движения, которое провозглашало индивидуализм своей основной ценностью и побаивалось конформизма. Как гласила шутка: «Если вы закроете в одной комнате полдюжины либертарианцев, то в конечном итоге там будет четыре фракции, два заговора, три информационных бюллетеня, две группы отколовшихся и четыре сложения полномочий». Рэнд помогла либертарианцам создать сплоченную субкультуру, не жертвуя при этом автономностью или независимостью каждого из ее членов.

Ее подчеркнутое внимание к капитализму также помогло либертарианцам остаться непохожими на «новых левых». Для людей со стороны пересечение либертарианства с контркультурой являлось наиболее заметной чертой движения, но внимательные наблюдатели понимали, что сходства между либертарианцами и левыми имеют только внешний, косметический характер. Автор из мужского журнала Swank как-то раз забрел в кофейню в Гринвич-Виллидж, в которой официанты разносили петицию, призывающую выдвинуть кандидатуру Айн Рэнд в президенты. Среди посетителей он увидел не битников, а «баксников», представителей разочарованной молодежи, которые «ненавидели все, что было связано с нашим обществом… но верили в свободное предпринимательство на индивидуальном уровне и были готовы делать карьеру в бизнесе с рвением, которое сделало бы честь любому из героев Горацио Элджера[12]». Объективисты действительно были склонны с смелым экспериментам в своей одежде, но этот их маленький бунт всегда стоял на службе у капитализма. Некоторые из студенток ИНБ любили одеваться как Рэнд, нося броши в виде знака доллара и волнистые накидки, а также куря сигареты через длинные мундштуки. На одной из либертарианских конференций появился «рэндианский супергерой», одетый в черный стрей-чевый костюм и золотую тунику, с непропорционально огромным золотым знаком доллара на груди, и с талией, перетянутой безвкусным золотым поясом. Среди последователей Рэнд были даже бородатые и расшитые бисером хиппи, любившие логику ничуть не меньше, чем ЛСД. Однако, какими бы длинными ни были их волосы и какими бы причудливыми ни были их наряды, очень немногие либертарианцы были заинтересованы в прочном союзе с «новыми левыми».