В те годы ходили слухи, что княгиня Анна Голицына имела нетрадиционную сексуальную ориентацию, причем с явными садистскими наклонностями. И хотя прямых доказательств этому факту обнаружено не было, но косвенных, однако, имелось немало. Часто Голицыну характеризуют как первую феминистку России, всей своей жизнью старавшейся доказать никчёмность мужчин и божественную суть женщин.

При своём отрицательном отношении к мужчинам вообще и при неравнодушии к красивым женщинам нетрудно предположить, что Голицына сделала всё возможное, чтобы де Витт расстался со своей супругой. Подробностей этой интриги мы, наверное, уже никогда не узнаем, но то, что она имела место, никаких сомнений нет.

Отметим, что княгиню А.С. Голицыну по Петербургу прекрасно знал и А.С. Пушкин, который относился к ней весьма иронично. По крайней мере, сохранилось его письмо от 7 мая 1821 года из Кишинева, от 1 декабря 1823 года и 14 июля 1824 года из Одессы А.И. Тургеневу в Петербург: «…а вдали камина княгини Голицыной замерзнешь и под небом Италии», «…но что делает поэтическая, незабвенная, конституциональная, антипольская, небесная княгиня Голицына? возможно ли, чтоб я ещё жалел о вашем Петербурге», «целую руку… княгине Голицыной constitutionnelle ou anti-constitutionnelle, mais toujours adorable comme la liberte (конституционалистке или антиконституционалистке, но всегда обожаемой, как свобода)».

Будучи натурой деятельной, Голицына не ограничивала рамки своей деятельности убийством татарских коров, поркой дворни и организацией разводов соседских семей. Амбиции её были значительно выше. Возомнив себя новым мессией в женском обличии, она усердно взялась за учреждение своей собственной религии. В создании нового учения приняла самое активное участие и приживалка княгини, мадам Крюденер, также помешанная на создании некой новой всемирной универсальной веры.

У себя в имении княгиня Голицына создала целую колонию, преимущественно из иностранцев и женщин, исповедовавших придуманную ею религию. При этом все члены колонии жили (причем весьма неплохо!) за счёт княгини-мессии. Ежедневно члены колонии собирались на занятия по усвоению азов нового голицынского вероучения. Перед ними выступала как сама мессия, так и её интимная подруга — авантюристка мадам Крюденер. Обе дамы взяли на себя миссию духовных учителей и трактователей собственных законов бытия из «особого учения мадам Крюденер». Само учение представляло собой некую невероятную смесь мистики и язычества с осколками христианства, слегка сдобренную модными либеральными идеями. При этом, как утверждают современники, многие члены этой колонии-секты были откровенными приживалами, и им неплохо жилось за счёт одержимой собственным учением княгини. Колония сформировалась в 1824 году. Насчитывала она до двух-трех десятков человек, многие из которых ранее имели весьма серьёзные проблемы не только в религиозных, но и уголовных делах у себя на родине. Надо ли говорить, что Иван Осипович де Витт был не слишком рад такому соседству. Зная же профессионализм графа-разведчика, можно смело утверждать, что де Витт изучил всех членов соседствующей с ним колонии на предмет их опасности для России.

Возможно, что интрига Голицыной против де Витта была её ответом на внимание генерала-разведчика на деятельность её секты. Возможно, что Голицына имела какие-то виды на Собаньскую, как на своего нового адепта, а де Витт удержал жену от вступления в сатанинский орден, за что и был наказан княгиней разводом. А тёмных личностей (причем мирового уровня!) возле Голицыной крутилось в ту пору немало.

Чего стоила, к примеру, баронесса Крюденер, всю жизнь занимавшаяся тайными политическими интригами! Именно она с подачи британского правительства выступила посредником в переговорах с Екатериной II о заселении Крыма английскими каторжниками. Можно только представить, как изменился бы ход мировой истории, если бы предложение баронессы было принято. А таких интриг за свою бурную жизнь на счету Крюденер было немало.

Помимо международной авантюристки Крюденер, которая являлась главной помощницей княгини в делах голицынской колонии, подле княгини обитала и ещё одна весьма загадочная дама. По определению жившего в ту пору в Крыму помещика Г. Олизара, «ещё одна из голицынской стаи». Г. Олизар вспоминал: «…Совсем недавно при ней находилась и там же умерла неизвестная старая француженка, вся зашитая в шкуру, якобы была знаменитой госпожой Ламотт». Согласитесь, определение «вся зашитая в шкуру» весьма странное, но, как оказывается, неслучайное. Соседка княгини, К.К. Эшлиман, отмечает, что к княгине Голицыной съезжались «многочисленные друзья, в их числе было много иностранцев. Между прочим, у неё долго гостила графиня Ламотт, сыгравшая такую позорную роль в известной истории с ожерельем несчастной французской королевы Марии-Антуанетты».

Ещё одно свидетельство уже знакомого нам мемуариста Ф.Ф. Вигеля, который, упомянув о смерти баронессы Крюденер в 1824 году, пишет: «За нею скоро последовала привезенная Голицыной одна примечательная француженка. Она никогда не снимала лосиной фуфайки (вот откуда фраза “зашитая в кожу”! — В.Ш.), которую носила на теле, и требовала, чтобы в ней и похоронили её. Её не послушались, и, оказалось, по розыскам, что это жившая долго в Петербурге под именем графини Гашет, сеченая и клейменая Ламотт, столь известная до революции, которая играла главную роль в позорном процессе о королевском ожерелье».

Воспоминания баронессы М.А. Боде также подтверждают, что действительно в доме Голицыной жила «графиня де Гаше (de Gachet), рожденная Валуа, в первом замужестве — графиня де ла Мотт (de la Motte), героиня нашумевшей в своё время скандальной истории с ожерельем королевы». М.А. Боде рассказывает о стройной седой старушке среднего роста, носящей «бархатный берет с перьями», с лицом умным, но не кротким, с «живыми блестящими глазами», бойкой и увлекательной речью — «изящным французским языком». При этом она была «со своими спутниками насмешлива и резка, а с некоторыми бедными француженками своей свиты, которые раболепно прислуживали ей, повелительна и надменна без всякой деликатности». Постоянны были обмолвки, таинственные намеки «о графе Калиостро, о разных личностях двора Людовика XVI, как о людях своего знакомого кружка». Де Гоше якобы собиралась купить у отца Боде сад с развалинами старого здания, но не сошлась в цене.

Боде также свидетельствует о категорическом запрете Гаше не трогать её тело после смерти: «…Велела похоронить себя, как была; говорила, что тело её потребуют и увезут, что много будет споров и раздоров при её погребении». Однако старая армянка — её служанка, «обмывая её после кончины… заметила на спине её два пятна, очевидно выжженные железом». Не эта ли история послужила впоследствии прообразом Александру Дюма для описания одной из самых эффектных сцен в его романе «Три мушкетера» — сцены казни Миледи, когда палач, сорвав с неё рубашку, обнаружил на плече выжженную лилию, знак королевской преступницы?

После похорон таинственной француженки (похороны проходили в присутствии русского православного священника и армянского священника арианского толка), как пишут современники, «слух о королевском клейме дошел до Петербурга», от Бенкендорфа прибыл курьер «с требованием её запертого ларчика, который был немедленно отправлен в Петербург». Могила и «надгробный камень не тронут доныне», т. е. специального обследования тела не проводилось. Однако, скорее всего, дело здесь было вовсе не в слухе, а в информации от де Витта, который, разумеется, давным-давно держал на заметке «зашитую в кожу» француженку, которая сыграла в своё время далеко не последнюю роль во французской революции. Поэтому вполне закономерно, что сразу же после смерти столь необычной колонистки граф проинформировал своего друга Бенкендорфа о документах, которые могли бы оказаться полезными для российских секретных служб.