Остальные ждали в темноте, зная, что им осталось сделать всего несколько шагов, но шаги эти будут самыми опасными. Если войска Агамемнона добрались до Дарданских ворот, Андромаха и ее спутники погибли.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем разведчики вернулись и сообщили, что дорога к воротам все еще открыта.

Караван осликов без помех проскользнул в город.

Встреча Андромахи с Астианаксом была счастливой. Когда она обняла мальчика, теплого и сонного, сбитого с толку тем, что его разбудили посреди ночи, она увидела еще одного ребенка, светловолосого, с очень светлой кожей, стоящего в углу комнаты в одной рубашонке. Все еще прижимая к себе сына, Андромаха опустилась на колени и улыбнулась.

— Декс? — ласково спросила она, и маленький мальчик молча кивнул.

Она увидела на его лице следы слез, как будто он плакал, пока не заснул. Андромаха обхватила его руками и обняла, прижав к себе.

— Я Андромаха, — прошептала она, — и я буду присматривать за тобой, если хочешь. Ты бы хотел остаться здесь с Астианаксом и со мной?

Она отодвинулась и посмотрела в его темные глаза. Мальчик сказал что-то, но так тихо, что она не расслышала. Андромаха приблизила ухо к его губам:

— Скажи еще раз, Декс.

Маленький мальчик прошептал:

— Где Солнечная женщина? Я не могу ее найти.

Теперь, стоя на западной стене, Андромаха наблюдала, как северный ветер гонит прочь облако дыма, висящее над флотом мертвых кораблей. Она поняла, что туман, который окутывал ее мысли последние дни, туман, порожденный борьбой чувств, страхом и усталостью, исчез. Она была рада вернуться в Трою, где ей и надлежало быть вместе с сыном и его маленьким братом-сиротой. Она не была ничьей любовницей, ничьей дочерью, ничьей женой. Если всем им в Трое суждено погибнуть, как она того боялась, они все равно будут вместе. Она будет защищать детей до последнего и умрет вместе с ними.

Андромаха дождалась, пока «Ксантос» добрался до выхода из бухты, и подняла руку в невидимом с судна прощальном жесте. Потом, с сердцем, впервые за много дней полным мира, отправилась обратно домой, во дворец.

Халкей тоже наблюдал с западной стены, но, когда микенские корабли начали гореть, отвернулся и пошел прочь, понурив голову. Он знал, что Золотой спасется из этого тартара и выведет «Ксантос» в море. Больше Халкей ничего не желал видеть.

«Его правильно называют Кораблем Смерти, — подумал он. — Это имя дали „Ксантосу“ плотники-киприоты, построившие его, но отказавшиеся плавать на нем из страха, что такой корабль — вызов Посейдону и что бог потопит судно».

Но Халкей строил «Ксантос» как торговое судно, способное вместить больше груза, чем другие, более быстрое, чем они, и, главное, достаточно крепкое, чтобы осмелиться выйти в бурные моря весной и осенью, продлив тем самым мореходный сезон намного дольше тех дней, когда остальные возвращаются в безопасные гавани.

И судно оправдало самые смелые ожидания, проплыв по предательским зимним водам до самого дальнего запада и обратно в поисках олова. Халкей предвкушал возвращение «Ксантоса», чтобы обсудить с Золотым путешествие корабля, услышать, как тот превозносит искусство Халкея в кораблестроении и говорит об усовершенствованиях, которые сам сумел сделать на судне. Вместо этого тем проклятым днем у бухты Голубых Сов Халкей наблюдал, как горели люди, когда туда приплыл Корабль Смерти.

Микенцы — грубый и бесчувственный народ, сказал себе Халкей. Они сами навлекли на себя гибель. Но метатели огня были его изобретением; он построил их для Геликаона, чтобы отбиваться от пиратов и грабителей, и теперь разум Халкея был затуманен сожалением, что люди погибли столь жестокой смертью из-за того, что поспешили скопировать огненное оружие «Ксантоса». Безумец из Милета — так называли Халкея. «Может быть, люди правы, — подумал он. — Только безумец создал бы такое оружие смерти».

Он растолкал локтями возбужденную толпу троянцев, с радостными криками показывающих на горящие суда, и направился на север через лабиринт улиц.

На ходу Халкей тревожно оглядывался по сторонам. Когда он впервые появился в Трое, она была удивительной: то был город, не похожий ни на один другой город в мире. Огромные дворцы знати имели бронзовые крыши и были украшены красным и зелеными мрамором, на стенах их были вырезаны существа из легенд.

Дворец Приама мог похвалиться крышей из чистого золота, сиявшей в солнечном свете; она была видна далеко с моря. На широких мощенных камнем улицах толпились знатные мужчины и женщины, облаченные в богатые, яркие одежды, сверкающие драгоценностями; эти люди были падки до зрелищ и хотели, чтобы все их замечали. Весь мир являлся в Трою, чтобы дивиться ее красоте и наживаться на ее богатстве.

А теперь мир явился к Трое, чтобы поставить ее на колени и разграбить ее богатства.

Улицы вокруг были забиты мешками и полны лачуг, построенных беженцами из нижнего города, надеявшимися, что они будут в безопасности за огромными стенами. Их грубо построенные из дерева и шкур жилища, сотни таких жилищ, лепились к высоким дворцам богатых и могущественных людей. В хибарах ютились торговцы и ремесленники, некоторые из них работали (если у них были материалы), но большинство жили надеждой, что в один прекрасный день война закончится и они смогут вернуться к своим прежним делам и былому процветанию.

На улицах царили страх и гнев, и немногие рисковали появляться тут после наступления темноты. Еды стало очень мало, и лавки, торгующие зерном, бдительно охраняли, как и пекарни. С водой тоже стало трудно. В верхнем городе было два колодца, но большая часть городской воды поступала из Скамандера, находившегося теперь за вражескими линиями, и из Симоиса — оттуда до сих пор время от времени приходили тележки, нагруженные бочками с водой. Городские колодцы также охранялись, чтобы среди толп страдающих от жажды людей не случалось драк и чтобы враги не отравили скудные запасы воды.

Халкей двигался извилистым путем через путаницу улиц, образованных хибарками. Казалось, каждый день эта путаница менялась. В одном месте проход закончился тупиком, и Халкей расстроенно выругался. Он думал, что стоит один в вонючей, темной улочке, как вдруг чей-то голос произнес:

— Хочешь запоминающуюся поездочку, господин? Всего за одно медное кольцо.

Тощая шлюха сидела в дверях лачуги, утомленно полуприкрыв глаза; щеки ее были ярко размалеваны красным. Склонив голову набок, она улыбнулась Халкею, и тот увидел, что зубы у нее черные и гнилые.

Он нервно покачал головой и, поспешив по улице обратно, наконец отыскал путь к площади перед дворцом Приама. Огромные ворота стояли открытыми и, как всегда, в портике с красными колоннами слева и справа выстроились Царские Орлы в бронзовых нагрудных доспехах, в высоких шлемах с белыми плюмажами, с нащечниками, инкрустированными серебром.

Халкей посмотрел вверх, на сияющую золотую крышу — символ богатства и власти Приама. Бронза была сорвана крыш других дворцов по приказу Гектора и пошла на изготовление оружия. Только эта крыша и осталась — сияющий маяк, привлекающий врагов Приама, искушающий их явиться и забрать золото.