находилось не только душевное спокойствие. На фоне утверждений о связи одиночества с физическим здоровьем влияние тяжелой утраты на смертность вполне обосновано[1086].

Рассмотрение границы, часто зыбкой, между одиночеством и уединением приводит к двум общим выводам. Первый заключается в том, что одиночество в той или иной форме не является только результатом неудач недавнего прошлого. Конец XX и начало XXI века не изобрели ни тяжелую утрату, ни ее последствия. Самое большее, они отложили это событие для основной части населения до старости. Они также первыми не стали свидетелями изоляции в рамках установившихся партнерских отношений. Напротив, рост числа «товарищеских браков», сколько бы оговорок это понятие ни требовало, по-видимому, увеличил частоту личных разговоров в большинстве домов. Главное изменение заключается в умножении «триггерных точек», порожденном образовательными, профессиональными и географическими перемещениями, а также растущим разнообразием и нестабильностью интимных отношений. В этом отношении алармистский тезис – «одиночество становится почти универсальным опытом» – имеет некоторый резон[1087]. Вопрос, однако, заключается в глубине связанных с ним страданий. Одиночество в этом смысле включено в человеческий удел и является неотъемлемым элементом жизненных стратегий, с которым всем приходится как-то справляться и с которым почти все в какой-то момент терпят неудачу[1088].

Второй вывод состоит в том, что связь между одиночеством и неудачами позднего модерна обусловлена не столько взаимосвязью между интимностью и индивидуализмом, сколько масштабами материального неравенства и сокращения госфинансирования, которые проявились после финансового кризиса 2008 года. Так или иначе, расширение форм уединенного отдыха, рассмотренное в пятой главе, было обусловлено повышением благосостояния домохозяйств, улучшением доступа к системам коммуникации и появлением государства всеобщего благосостояния: больше денег на одиночные развлечения, больше места дома, лучше технологии, выше уровень пенсий, больше помощи от местных и национальных служб социального обеспечения и здравоохранения. Изменения касались не столько появления новых желаний, сколько расширения возможностей для их реализации. Однако поиск времени, пространства и ресурсов для того, чтобы наслаждаться уединением, по-прежнему зависел от целого ряда физических и социальных факторов[1089]. Особенно это касалось женщин, способность которых наслаждаться формами одиночного отдыха, выработанными мужчинами, была одной из особенностей ХХ века, особенно послевоенного периода. Ограничения, описанные в «Своей комнате» Вирджинии Вулф, никуда не делись. В 1998 году, прославляя женское уединение, Делиз Уэр предупреждала, что рассмотренные ею авторы были в большинстве своем «белыми, привилегированными и не имели непосредственных иждивенцев»[1090].

Трудность наслаждения уединением при одновременном «сдерживании» одиночества возрастала по мере снижения уровня личного и коллективного процветания[1091]. Хотя в этой области также существуют проблемы с определением и измерением, последние данные свидетельствуют о том, что четырнадцать миллионов человек – более пятой части населения – живут в бедности, а полтора миллиона – в нищете[1092]. Обращение вспять послевоенного сокращения неравенства повлекло за собой многообразные последствия в сфере социальных отношений. Оно прямо сказалось на уединении – в смысле нехватки жилья, недостаточного количества свободных денег, которые можно потратить на личный досуг, а также ограничения физической и виртуальной мобильности, то есть возможности пользоваться транспортом и интернетом[1093]. Как утверждал недавно Эрик Клиненберг, подорванная социальная инфраструктура делает пожилых и обездвиженных людей более уязвимыми перед изоляцией и, следовательно, психическими и физическими проблемами[1094]. В лучшем случае людям приходится возвращаться к более базовым формам уединенного удовольствия, о которых шла речь в заключительной части пятой главы: прогулкам, чтению или просмотру (доступного почти повсюду) телевидения[1095]. Кроме того, бедные слои населения имеют меньше шансов получить доступ к услугам, которые могут уменьшить ощущение или угрозу одиночества. Из исследований (пока еще предварительных) взаимодействия психических и физических страданий давно известно, что причинами одиночества, особенно, но не исключительно, среди пожилых людей, являются серьезные заболевания и инвалидность[1096]. В стратегии «Соединенное общество» был поддержан тезис помогающей инвалидам благотворительной организации Scope, согласно которому 45 % ограниченных в возможностях людей трудоспособного возраста и 85 % таких же молодых людей сталкиваются в той или иной форме с одиночеством[1097]. Это сразу же поднимает вопрос о качестве доступа к хирургическим отделениям и больницам в бедных районах, а также об оказании долгосрочной поддержки на местном уровне.

Программа жесткой экономии с 2010 года поставила под сомнение любые попытки выработать государственную стратегию в этой области. В послевоенный период сформировалась смешанная экономика поддержки[1098]. Наряду с коммерческими предприятиями, такими как службы знакомств, а также с обеспечением благосостояния на национальном и местном уровнях появился ряд добровольческих организаций, которые участвуют в коллективных усилиях и настоятельно призывают к усовершенствованиям. К 1970-м годам авторы традиционных для популярных женских журналов колонок с «психотерапевтическими» советами читателям стали рассматривать жалобы не только от тех, кто не может наладить отношения, но и от тех, кто чувствовал себя одиноким в браке или же оказался в трудном положении после того, как был брошен партнером или развелся. Например, на такие жалобы регулярно отвечала в журнале Woman Анна Рэйбёрн, рекомендуя авторам писем обращаться в местные и сетевые общественные организации, такие как Национальная федерация клубов для одиноких, или Национальный совет по делам разведенных и разлученных, или Samaritans, а также в муниципальные службы, такие как библиотеки, «митинг-спейсы» и учебные курсы[1099]. Масштабы добровольческой активности с тех пор возросли благодаря развитию онлайн-средств поддержки, обеспечивающих связь одиноких людей друг с другом и с источниками помощи.

Однако в условиях, когда государство не может выделять значительные суммы на решение проблемы все еще неполного доступа к интернету и к тому же сокращает расходы на такие жизненно важные объекты, как публичные библиотеки, общественные места отдыха и социальные службы для взрослых, перспектива эффективного, скоординированного наступления на острые формы одиночества представляется неблизкой. Одиночество стало показателем не противоречий в социальных отношениях нашего времени, а обостряющегося кризиса в распределении богатств и предоставлении общественных услуг.

Заключение: Одиночество в цифровую эпоху

Те, кто пользуется сегодня общественным транспортом, часто могут обнаружить, что сидят в дистанцированной компании. Рядом с ними, через столы и проходы, едут пассажиры, поглощенные своими мобильными телефонами или использующие наушники с функцией шумоподавления, ограждающие их от внешнего шума тишиной, которая более абсолютна, если не сказать – более стерильна, чем та, что была доступна почти каждому в прошлом. Тогда пустые комнаты редко позволяли полностью изолироваться от жизни в других местах дома. Уединенного путника, гуляющего по лесам и полям, окружали пение птиц и шорох ветра в траве и листве. Пожалуй, лишь монашеская келья давала подобное отсутствие звука, хотя и там время от времени были слышны шлепанье сандалий по каменным полам монастыря и