Робин открыл рот, чтобы поприветствовать его, но глаза Вулкомба полностью скользнули по нему; он был сосредоточен исключительно на Виктории. — Ты ведь учишься в нашем колледже, не так ли?

Виктория на мгновение огляделась вокруг, прежде чем поняла, что Вулкомб действительно обращается к ней.

— Да, я...

— Ты Виктория? — спросил он. — Виктория Десгрейвс?

— Да, — сказала она, вставая немного прямее. — Как ты узнал мое имя?

— В вашем курсе только две таких, — сказал Вулкомб. — Женщины-переводчики. Вы должны быть гениальны, чтобы быть в Вавилоне. Конечно, мы знаем ваши имена.

Рот Виктории слегка приоткрылся, но она ничего не сказала; казалось, она не могла понять, собирается ли Вулкомб над ней посмеяться или нет.

— J"ai entendu dire que tu venais de Paris[3]. — Вулкомб склонил голову в легком поклоне. — Les parisiennes sont les plus belles[4].

Виктория улыбнулась, удивленная.

— Ton français est assez bon[5].

Робин наблюдал за этим обменом, находясь под впечатлением. Возможно, Вулкомб был не так уж ужасен — возможно, он был просто болваном в компании с Пенденнисом. Он тоже недолго размышлял, не развлекается ли Вулкомб за счет Виктории, но подглядывающих друзей не было видно; никто не заглядывал тайком через плечо и не притворялся, что не смеется.

— Лето в Марселе, — сказал Вулкомб. — Моя мать — француженка; она настояла, чтобы я учился. Как по-вашему, это сносно?

— Ты немного преувеличиваешь гласные, — серьезно сказала Виктория, — но в остальном неплохо.

Вулкомб, к его чести, не выглядел обиженным этой поправкой.

— Я рад это слышать. Не хочешь ли ты потанцевать?

Виктория подняла руку, заколебалась, затем посмотрела на Робина и Рами, словно спрашивая их мнение.

— Иди, — сказал Рами. — Наслаждайся.

Она взяла Вулкомба за руку, и он оттолкнул ее.

Робин остался наедине с Рами. Их смены закончились; колокола прозвонили одиннадцать минут назад. Они оба натянули свои фраки — одинаковые черные одежды, которые они в последний момент купили в «Эде и Рейвенскрофт», — но продолжали оставаться в безопасности у задней стены. Робин предпринял было попытку вступить в перепалку, но быстро отступил в ужасе — все, с кем он был смутно знаком, стояли плотными группами и либо полностью игнорировали его, когда он приближался, что заставляло его чувствовать себя неуклюжим и неловким, либо спрашивали его о работе в Вавилоне, поскольку это было, очевидно, все, что они о нем знали. Но всякий раз, когда это происходило, его атаковали дюжиной вопросов со всех сторон, и все они были связаны с Китаем, Востоком и обработкой серебра. Как только он убегал обратно в прохладную тишину у стены, он был так напуган и измучен, что не мог вынести этого снова.

Рами, всегда верный, оставался рядом с ним. Некоторое время они молча наблюдали за происходящим. Робин выхватил у проходящего мимо официанта бокал кларета и выпил его быстрее, чем следовало, чтобы заглушить свой страх перед шумом и толпой.

Наконец, Рами спросил:

— Ну, ты собираешься пригласить кого-нибудь на танец?

— Я не знаю как, — ответил Робин. Он окинул взглядом толпу, но все девушки в своих ярких рукавах-шароварах показались ему одинаковыми.

— Танцевать? Или просить?

— Ну, и то, и другое. Но, конечно, последнее. Похоже, тебе нужно узнать их в обществе, прежде чем это будет уместно.

— О, ты достаточно красив, — сказал Рами. — И ты — баблер. Я уверен, что кто-нибудь из них согласится.

В голове у Робина крутился кларет, иначе он не смог бы сказать то, что сказал дальше.

— Почему ты не хочешь танцевать с Летти?

— Я не хочу начинать ссору.

— Нет, правда.

— Пожалуйста, Птичка. — Рами вздохнул. — Ты знаешь, как это бывает.

— Она хочет тебя, — сказал Робин. Он только сейчас понял это, и теперь, когда он произнес это вслух, это казалось настолько очевидным, что он чувствовал себя глупо из-за того, что не заметил этого раньше. — Очень сильно. Так почему...

— Разве ты не знаешь, почему?

Их глаза встретились. Робин почувствовал, как затылок затрещал. Пространство между ними было очень напряженным, как в момент между молнией и громом, и Робин понятия не имел, что происходит и что будет дальше, только чувствовал, что все это очень странно и страшно, как будто ты стоишь на краю ветреного, грохочущего обрыва.

Внезапно Рами встал.

— Там проблемы.

На другом конце площадки Летти и Виктория стояли спиной к стене, окруженные со всех сторон стаей разглядывающих их мальчишек. Среди них были Пенденнис и Вулкомб. Виктория обнимала себя руками за грудь, а Летти что-то быстро говорила, но они не могли разобрать.

— Лучше посмотрим, — сказал Рами.

— Хорошо. — Робин последовал за ним сквозь толпу.

— Это не смешно, — прорычала Летти. Ее щеки покраснели от ярости. Она подняла оба кулака вверх, как боксер; они дрожали, когда она говорила. — Мы не шоу-герлз, вы не можете просто...

— Но нам так любопытно, — сказал Пенденнис, тягучий и пьяный. — Они действительно разного цвета? Мы бы хотели посмотреть — вы носите такие откровенные наряды, что это будоражит воображение...

Он протянул руку к ее плечу. Летти отдернула руку и со всего размаху ударила его по лицу. Пенденнис отшатнулся. Его лицо преобразилось, на нем появилась звериная ярость. Он сделал шаг к Летти, и на мгновение показалось, что он действительно может ударить ее в ответ. Летти вздрогнула.

Робин бросился между ними.

— Уходите, — сказал он Виктории и Летти. Они бросились к Рами, который взял их за руки и потянул к задним воротам.

Пенденнис повернулся к Робину.

Робин не знал, что произойдет дальше. Пенденнис был выше, немного тяжелее и, вероятно, сильнее, но он покачивался на ногах, его взгляд был расфокусирован. Если это перерастет в драку, то она будет неуклюжей и недостойной. Никто не будет серьезно ранен. Он мог бы даже повалить Пенденниса на землю и удрать, пока Пенденнис не опомнился. Но в колледже действовали строгие правила, запрещающие драки, свидетелей было довольно много, и Робин не хотел знать, как он выступит против слов Пенденниса перед дисциплинарным комитетом.

— Мы можем подраться, — вздохнул Робин. — Если ты этого хочешь. Но у тебя в руках стакан мадеры, и неужели ты хочешь провести ночь