В углу сидели два офицера, перебиравшие карты с указанными целями. Проходя мимо, я заметил, что к каждой были пришпилены фотоснимки гавани Вильгельмсхафена. Посреди помещения за огромным столом сидел взмокший и взвинченный командующий базой. Для этого имелась причина. Прямо перед ним высилась гора папок с надписями: «Военные планы: фаза первая… фаза вторая…» и так далее. В папках хранились документы, которые вступали в силу только в случае войны или мобилизации. Он то и дело хмурился и мрачнел. Молодой офицер стоял на лестнице возле огромной карты, прикрепленной к стене, и временами что-то шептал женщинам-помощницам. Если они хихикали, командир базы становился черен, как туча.

В ангарах звенело и грохотало — там молотками правили обшивку самолетов и вколачивали какие-то заклепки. Иногда кто-то из механиков, забывшись, принимался что-то напевать, и тогда старший сержант или «Чифи» немедленно мчался на голос, и пение умолкало.

Если же попытаться охарактеризовать положение в целом, то можно сказать просто: суета сует.

Но летного состава это не коснулось. Большую часть дня мы сидели или лежали на травке перед зданием столовой. Солнце палило нещадно, и кое-кто даже снял летный комбинезон, швырнув его рядом с собой. Официально мы находились в состоянии «предполетной готовности». Что это означало, мы не понимали, но предполагали, что нас пошлют бомбить что-то где-то когда-то. Шел обычный пустой треп: о девочках, о пьянках, но ни слова о войне. Мы все слышали, что наш посол в Берлине предъявил Гитлеру ультиматум, требуя вывести германские войска из Польши. Еще оставалась крошечная надежда, что все уладится. Я даже сказал своему экипажу, что нас слишком рано вызвали из отпусков, и дело кончится невиданным позором, потому что Гитлер не начнет бомбить Великобританию, пока не проведет Нюрнбергское ралли 13 сентября.

Так как никому не разрешали покидать базу, по вечерам устраивались дикие попойки. Как обычно в таких случаях, отличалась либо наша эскадрилья, либо наши вечные соперники — 49-я эскадрилья. После этого все парни мучились жутким похмельем. Об этом периоде у меня сохранились лишь отрывочные воспоминания: командир разносит кого-то за отсутствие парашюта; встревоженные лица людей, столпившихся вокруг репродуктора, чтобы прослушать последние известия; торопливое пережевывание обеда; поездка обратно в ангар на переполненном грузовике. Надоевшие граммофонные пластинки и ужасная жара. Огромные заголовки вечерних выпусков газет, включая знаменитый: «В этом году войны не будет». Мой старый вестовой Кросби, который будил меня каждый день в 4 утра, говорил характерным басом:

«Ваша чашка чая, сэр. Сегодня еще более скверные новости, сэр. Не угодно ли ванну, сэр?»

Весь мир сошел с ума. Мы все испытывали странное ощущение, что уже завтра мы можем покинуть сей мир.

3 сентября летчики звена «А» сидели в кабинете командира. Мы только что кончили пить утренний чай, который нам принесла девочка из вспомогательных частей, и в комнате слоями плавал дым. Командир звена Оскар Бриджмен сидел, сдвинув фуражку на затылок и положив ноги на стол. Его кресло раскачивалось, каждую секунду грозя рухнуть назад. Наш Оскар имел просто ужасный характер. Он был довольно вспыльчивым, однако умел летать не хуже остальных. Я не мог и желать себе лучшего командира звена, за ним мы чувствовали себя, как за каменной стеной. Там же сидели и все остальные. Наш высоченный чемпион по плаванию Джек Киннох, не обладавший чувством юмора. Тут же находились Маллиган и Росс, которых мы прозвали Малл и Росси, два австралийца, которые появились в эскадрилье в 1937 году. Они почти всюду ходили вместе. Временами они затевали долгие споры, над которыми потешалось все звено. Тут же был англичанин Иен Хэйдон, женатый на симпатичной девочке, которую звали Делл. Иен был очень привязан к Делл и каждый вечер, как только освобождался, удирал в Линкольн, где они жили. Сейчас он очень страдал, так как уже несколько ночей не был дома. Тут же сидел Сильво. Ну и орел! Он имел талант постоянно влипать в какие-то истории. Питкэрн-Хилл был единственным кадровым офицером в нашем звене. Очень симпатичный, настоящий шотландец, Пит был прекрасным спортсменом и играл в регби за ВВС. Тут же находились и все остальные, которых я не буду перечислять. Однако, в любом случае, они тоже служили в звене «А». Мы гордились сами собой, парни звена «А», потому что всегда были впереди звена «В» — и в полетах, и в попойках.

Внезапно открылась дверь, и вошел Чифи.

«Все самолеты готовы к пробному полету».

«О’кей», — сказал Оскар и шлепнул ладонью по столу.

Старший сержант Лэнгфорд козырнул и вышел. Он был отличным парнем, этот Лэнгфорд. Он отвечал за техническое состояние самолетов звена. Уже несколько лет он появлялся с неизменным докладом, что самолеты готовы, и я не сомневаюсь, что и сегодня он делает то же самое.

Я мог бы написать очень много о нашем наземном персонале. Это были прекрасные люди, которые отдавали работе все силы, но получали за это совсем немного. Их поддерживала только гордость за свое дело.

Едва Оскар кончил рассказывать анекдот про епископа, как внезапно дверь с треском распахнулась и влетел Крэппи. Крэппи Китсон выглядел так, словно собирался рожать. В этом было нечто необычное. Он ничего не сказал, а только подбежал к окну и включил радио. В полной тишине мы услышали слова Чемберлена, который сообщил нам и всему миру печальную новость — между Великобританией и Германией отныне существует состояние войны. Оскар глубоко затянулся, а потом выпустил дым из ноздрей.

«Хорошо, парни, пусть будет так. Вам лучше отправиться к своим самолетам и проверить их. Вернуться через полчаса. Вероятно, для нас найдется работа».

Я отправился осматривать свой «С Чарли» и обнаружил его на обычной стоянке. Это был мой самолет, и надо сказать, довольно паршивый. На взлете его постоянно заносило вправо, а в полете левое крыло все время тянуло вниз. Временами отказывал мотор, но мы терпели. Мы даже любили его, потому что он был наш. В этот период мой экипаж не был укомплектован полностью. Вторым пилотом со мной летал уроженец Сомерсета Джек Уорнер. Радистом был коротышка МакКормик. Проверка всех систем не заняла слишком много времени. Механики хорошо потрудились, и самолет был совершенно исправен.

Потом мы отправились в столовую, где наскоро перекусили под хрипящий граммофон. Наш ленч был прерван громкоговорителем:

«Всем экипажам немедленно собраться в комнате предполетного инструктажа».

Мы ожидали, что тут же получим приказ лететь бомбить Германию, или что немецкие самолеты уже вылетели к нам, но вместо этого к нам обратился командующий базой полковник авиации Эммет. Говорил он недолго. Этот массивный уроженец Южной Африки любил попить и поесть, и его пальцы напоминали гроздья бананов. Он сказал лишь несколько слов. Мы находимся в состоянии войны, и он ожидает, что все офицеры и рядовые будут четко исполнять приказы как командования базы, так и вышестоящих штабов. Он сообщил, что мы должны действовать согласно стандартному плану. Ожидаются две недели максимального напряжения, когда придется совершать вылеты как можно чаще, одна неделя постоянного давления (примерно вдвое меньше вылетов), а потом неделя отдыха. Он сказал нам, что германские ВВС находятся не в лучшем состоянии и, судя по всему, понесли серьезные потери в Польше. Затем мы вернулись, чтобы закончить ленч. Мы прождали весь день, но никаких приказов не поступило. Этим вечером паб был пуст, все писали письма домой.