молодости, когда надо было занять время на малоинтересных семинарах по философии и'политологии во время учебы в Беркли. Позже он совершенствовался в этом искусстве на длинных служебных совещаниях, слушая еще менее интересные рассуждения начальников преклонного возраста. Главная хитрость заключалось в том, чтобы треугольники не были слишком большими, тогда движения руки со стороны напоминали скоропись и не привлекали недоброжелательного внимания начальства. Когда Ковальски был в хорошем настроении, треугольники были по преимуществу светлыми и серыми. Сегодня лист бумаги был почти черным.

Закончив рисунок и отодвину» его по полированному столу в сторону, Ковальски поднял немигающий взгляд на Хелле. Тот поставил подпись на последнюю страницу контракта, по которому его компания переуступала права на первые запуски «Гермеса» американской корпорации в лице человека с русским именем Виктор Сухоруков. Встав из-за стола и убирая ручку в карман пиджака, Хелле нашел взглядом Ковальски. Тот отсутствующе следил за тем, как Сухоруков убирает бумаги в портфель, пожимает руку Хелле и, пробормотав невнятные поздравления, бодро шагает к выходу из небольшого конференц-зала аэрокосмического салона. Вслед за ним, не глядя по сторонам, вышел Хелле.

Ковальски неторопливо поднялся. Вместе с подписанием Сухоруковым договора исчезли последние надежды на благополучное завершение операции против «Гермеса». Только что заключенная сделка отсекала саму возможность размещения на носителе спутника, который должен был стать причиной скандала вокруг российского проекта. Через две недели на орбиту уходили невинные гражданские аппараты, в которых будут получены химически чистые вещества.

Во время вчерашнего разговора с Соловьевым Ковальски впервые за свою карьеру ощутил, что полностью утратил контроль за ходом событий. Невероятная, чудовищная глупость, которую совершил Хелле, невозможность исправить просчеты, наконец, предложенный Соловьевым выход создавали впечатление потока, который нес Ковальски прямиком к обрыву. Он даже видел этот обрыв: каменистую гряду в потоке по краю водопада, летящую в тишине гладкой стеной воду и ревущую пену, и брызги внизу.

Ковальски прекрасно понимал, что предложение Соловьева перепродать запуски фармацевтической корпорации и таким образом вернуть полученные для операции против «Гермеса» деньги американских налогоплательщиков могли помочь ему спасти лицо. Подготовленная Соловьевым легенда о якобы проведенной российской стороной проверке компании Хелле и отказе от сотрудничества в рамках проекта «Гермес» была еще одним элементом, который полностью очищал бы Ковальски от подозрений.

Однако он отчетливо осознавал и то, что эта помощь потребует от него платы. И какой она будет, гадать не приходилось. Прощаясь, Соловьев без улыбки обещал новую встречу в самом ближайшем будущем. Слабым утешением для Ковальски была возможность сказать в ответ:

— Хотелось бы верить, что мы сможем увидеться. Конечно, я заставлю Хелле подписать завтра все необходимые документы. Но, не хочу вас огорчать, удержать его от попытки свести с вами счеты я не способен.

Помолчав, он добавил:

— Так что, как говорится, ходите и оглядывайтесь.

* * *

Утром просыпаюсь рано и долго безо всякой цели смотрю в широкую щель между тяжелыми гардинами. В Париже принято закрывать окна прочными деревянными ставнями или, на худой конец, плотно задергивать шторы. Чего парижане, собственно, боятся — вторжения в их личную жизнь или грабежа — мне непонятно. Но я так и не смог привыкнуть к глухой изоляции от внешнего мира и оставляю широкий просвет между гардинами. Хорошо все-таки знать, что происходит в мире. Хотя бы иметь представление о времени суток.

Здесь мне редко приходилось увидеть в окнах домов прозрачные тюлевые занавеси. В России они почти обязательная деталь интерьера, независимо от достатка семьи. В Европе, как я мог наблюдать, все по-другому.

Однажды, будучи проездом в Лондоне, я спросил англичанина о том, почему в одних домах окна занавешены гардинами, а в других тюлем. И еще почему в некоторых садах розы выдержаны в единой гамме, а в других — пестрят всеми возможными оттенками.

Мой знакомый легко ответил:

— Потому что высшие классы общества вешают гардины и сажают однотонные цветники,'а средние — предпочитаюттюльи многоцветье.

— А почему так?

На этот раз собеседник надолго задумался. Потом пришел к какому-то выводу, облегченно вздохнул и твердо сказал:

— Потому что одни — высшие классы, а другие — средние.

* * *

— Ну. вот и все. Спасибо тебе. Жаль, что все так закончилось.

В своем кабинете Хелле пожал руку бухгалтеру, проводил его и прикрыл дверь. Тяжело вернулся к столу, опустился в кресло, закрыв глаза и стиснув зубы, вздохнул. Утром он выдал зарплату сотрудникам за три месяца вперед, только что попрощался с последним из них. За дверью в пустой приємної! щелкнул и начал принимать какое-то бесполезное сообщение факс.

Потрясение от произошедшего постепенно покидало его. Напоминанием о нем было только ощущение чудовищной усталости и апатия. Безразличие и неожиданное для него самого чувство некоторой вины перед Ковальски заставило Хелле поехать на встречу с представителем американской фармацевтической корпорации и подписать докумены по переуступке прав на запуски «Гермеса». Он понимал, кто подставил Ковальски эту компанию и стоял за сделкой, поэтому до последнего момента с трудом преодолевал желание швырнуть ручку и выйти из конференц-зала. Тяжелый взгляд Ковальски прижимал его к креслу и заставлял исполнять обещанное.

Хелле отдавал себе отчет в том, что должно было последовать за подписанием документов. Ковальски ни при каких обстоятельствах не простил бы ему провала операции. Сутки, необходимые для подготовки и подписания документов, были отсрочкой, которую Хелле использовал для приведения в порядок своих дел и расчетов с сотрудниками фирмы. Сегодня утром он вызвал в офис бухгалтера, в последний раз поговорил с ним и теперь в полной тишине смотрел перед собой на входную дверь, как будто ожидая прихода смерти.

Он успел перевести на свой счет несколько десятков тысяч долларов, но прекрасно понимал, что этих денег не хватит для того, чтобы надежно укрыться. Можно было некоторое время поморочить Ковальски и его людям голову. Выиграть неделю-другую, может быть, несколько месяцевжизни. Но не более того. А дальше… Дальше все зависело от фантазии и мастерства исполнителя. Как всегда, выбор был широк — от обычного убийства или тривиального несчастного случая на дороге до смерти в дешевой гостинице от естественной причины.

Хелле поймал себя на том, что прикидывает наиболее вероятный вариант и с досадой покрутил головой. Об этом было думать еще рано. Если все подходило к концу, то следовало завершить по крайней мере еще одно дело.

Встав, он подошел к сейфу и достал из него «вальтер ППК». Пистолет, из которого был убит антиквар, он выбросил в тот же день. Хелле безнадежно подумал, что в нынешней ситуации ему абсолютно все равно, насколько