Кима меньше всех тянет домой. Ему тут хорошо. Мог бы остаться и еще. Дома ждут заказные письма от администрации, ведающей альтернативной гражданской службой. Ким никак не может смириться с мыслью, что ему придется потратить четырнадцать, или сколько там положено, месяцев жизни, чтобы отбывать повинность на гражданской службе. Дурацкая система! Если они не сцапают его до Нового 2000 года, он спасен, думает Ким, считая, что в эту ночь их банки данных полетят к чертовой матери и случится это ни секундой раньше. Тогда ему не придется становиться рядовым номер такой-то, а можно будет продолжать прежнюю жизнь. Заниматься ковром типа ковра из Байё, который должен все расставить по местам. Это очень заманчиво. А до тех пор он бы прекрасно мог оставаться здесь. Сидеть на берегу и смотреть, как монотонной чередой беспрестанно набегают волны.

Эгиль вставляет, что не бывает двух одинаковых волн, но Ким говорит, что сарказмом его не возьмешь.

— Ты хотя бы возразил, что они похожи одна на другую, — говорит Эгиль. — У волн есть общие черты.

— Да, есть, — соглашается Ким.

— И когда же наконец мы увидим твой ковер? — спрашивает Эгиль.

— Когда будет готов, — говорит Ким.

— А когда он будет готов?

Ким отвечает: поживем — увидим. Современная жизнь все время меняется, и эскизы ковра тоже меняются. В каком-то смысле ковер задуман так, чтобы на нем было представлено все, что есть, так что идеальный ковер должен быть выполнен в масштабе один к одному с окружающим миром. Но это, разумеется, невозможно. И это затрудняет процесс. Что включить в эскиз, а что опустить? Кима мучают такие вопросы. Он не начнет работы над вышивкой, пока общая ситуация на земле не станет более отчетливой.

— А когда это будет?

— Это никому не известно, — говорит Ким.

Но у него, дескать, есть время. Впереди целая жизнь. А если он не успеет закончить, то кто-нибудь завершит начатое им. На свете всегда находится кто-нибудь другой. Этим наш свет и хорош.

Ингве недоволен своими успехами на сценарном фронте. Планы у него были написать здесь по меньшей мере один сценарий игрового фильма, но он даже и не начал работу. Не слишком доволен он и своими сюжетами. Он говорит, что позволил себе расслабиться. Попросту он бездельничал. Он-то думал, что творческие идеи так и нахлынут, как только у него будет время подумать, однако этого не случилось. То и дело отвлекают насущные заботы. Но вот сегодня с утра, как только он проснулся и увидел, что Руар вынимает щепотку жевательного табака, его вдруг осенила забавная идейка. Жевательный табак ведь очень дорог в Норвегии и совсем дешев в Швеции. Что, если написать такой сценарий, в котором любитель жевательного табака отправляется через горы на лыжах с санками за табаком и, нагрузив полные сани, везет груз домой, в Норвегию, сквозь метель и прочее… На его след нападает полиция и гоняется за ним в горах, он мечется туда и сюда, прячется в амбаре на хуторе у какой-то вдовы, а если у вдовы будет дочка, то вот, пожалуй, и завязка сюжета.

— Отлично! — говорю я. — Тут есть все, что нужно! Молодой человек, которого преследует полиция, и девушка, оставшаяся сиротой без отца. Действительно, в этом что-то есть. Я совершенно уверен.

В первый раз за все время дрова для костра принялся подтаскивать Эгиль. Он желает, чтобы костер был как можно больше, чтобы команда на судне скорее заметила нас, если вдруг они прибудут после наступления темноты.

— Мы же не хотим, чтобы они проплыли мимо, — говорит Эгиль, глядя на все выше разгорающийся костер.

Мы сидим и смотрим на Эгиля. Он без устали подносит дрова и подбрасывает их в огонь.

— Необыкновенное было время, — говорит Мартин. — Похоже на затянувшийся пикник. Мне было тут хорошо, но я не очень уверен, что я из него вынесу. Например, я думал, что с исследовательской работой мы управимся авралом. Как в университете. Но тут все с треском провалилось. Этот остров словно избитое клише рая. В семидесятые годы многие наклеивали у себя на дверях такие картинки пальмовых островов. Вот это как раз такой остров. Вроде бы лучше некуда и в то же время не то. Тут красиво, но жарко и утомительно. Трех недель хватило, чтобы почувствовать — все, хватит, пора домой. И в то же время мало, чтобы на людей это произвело впечатление. Чтобы произвести соответствующее впечатление, нужно хотя бы десять недель. Это закон буравчика. Я могу теперь вычеркнуть один из пунктов в списке того, что я планировал в жизни. И это хорошо. Освобождается место для чего-то более крупного, о чем я буду мечтать. Ведь всегда найдется, о чем мечтать. Когда меняем одну мечту на другую, всегда ощущаешь разочарование, но это пройдет. Мне уже не впервой. Я перестал этого бояться. Я всегда в таких случаях думаю, как на моем месте поступил бы мой отец. И меня утешает мысль, что тут уж и ему пришлось бы выбросить на ринг полотенце.

Как говорит Ким, он думал, что, попав на необитаемый остров, мы постараемся прожить это приключение в чистом виде. А мы, как ему кажется, вели себя по отношению друг к другу совсем как дома. Он ощущает такое спокойное и просветленное состояние, какого не испытывал уже много лет, однако и у него тоже осталось разочарование. Мы слишком мало разговаривали друг с другом. Слишком много валяли дурака. Это действует разрушительно. И наводит скуку.

Я беру слово, чтобы возразить, и говорю, что Киму никто не мешал проживать экспедицию в чистом виде. И обвинять нас — несправедливо с его стороны. Мы мальчишки, вот и дурачимся. Ничего нового в этом нет. Если ему не нравилось, надо было прямо сказать.

Ингве говорит, что все было монотоннее и скучнее, чем он ожидал. Но в то же время это дорогого стоит, хотя он и не может четко сформулировать почему. Он чувствует, что со временем эта поездка будет приобретать для него все большее значение. Во всяком случае, он надеется. А еще ему кажется, что мы должны были серьезнее отнестись к научным исследованиям. За то, что получилось, никто из нас не войдет в учебник истории. Но может быть, и ладно. На что нам это надо! Ясно же было с самого начала — весь проект был нереалистичным. Ну вот, по крайней мере, теперь это сказано. Кроме того, он надеялся и верил, что сможет обдумать свою жизнь и понять что-то, чего не понимал раньше, до нашей поездки, что это получится как-то само собой. Но этого не случилось. И отсюда разочарование.

Я защищаю наш проект, говорю, что я согласен, мы действительно поставили очень высокую планку, но нельзя сказать, что это было нереалистично. Планку всегда нужно ставить высоко. А упадешь, так упадешь. Это в правилах игры. Каждый день кто-то разоряется. Если ты боишься поражения, то и победы тебе никогда не видать. И к тому же ведь тут еще не сказано последнее слово. Откуда мы знаем, а вдруг наши маленькие открытия окажутся новым словом в науке. Например, политический эксперимент. Его можно разработать и продать промышленникам за головокружительную сумму. Они любят такие штуки. Покупают не глядя.

Руар вполне доволен. Ему тут пожилось хорошо. Сейчас, конечно, уже надоело, а вообще было здорово. Он наловчился мастерить мормышки, а по кулинарной части поэкспериментировал с тропическими ингредиентами. Дальше его амбиции и не взбегали. И еще — удалось вынести сексуальное воздержание. В общем и целом. Иного он от себя и не требует. Но вот ночи были отвратительные. Иногда впору казалось улечься в воду у берега в позе зародыша и завыть. Руар попал в точку. Лили дожди, и свирепствовали тучи комаров. Жарко, влажно, и всюду комары. Куда это годится!