Пока армия отсыпается после вчерашней победы, провожу время с Севро и его людьми на крепостной стене. Они держатся поближе ко мне, опасаясь новых покушений на мою жизнь.

Пятеро бывших рабов Аполлона из братства Меркурия развлекаются любимой игрой, с которой когда-то познакомил меня их куратор, – хлопают друг друга по ладоням, соревнуясь в скорости реакции. Меня даже не приглашают, все равно выиграю. После взятия замка, хотя Севро и Тактус с упырями сделали основную работу, все окончательно решили, что я уникум и чуть ли не мифическое существо.

– Они считают тебя великим завоевателем древности, – пересказывает мне их байки Мустанг.

– Не понимаю.

– Из тех, кто нанес поражение Земле и рассеял ее флоты. Соревноваться с тобой все равно что Гефестиону драться с Александром или Антонию – с Цезарем.

От подобных разговоров мне делается не по себе. Когда придет время восстания, против этих мальчиков и девочек придется воевать силами алых, и еще неизвестно, сумею ли я заслужить такую же любовь и преданность у новых бойцов… Да и будет ли их фанатизм чего-нибудь стоить в драке с Севро, Тактусом, Виргинией и Паксом?

Виргиния поднимается на стену и идет ко мне, чуть прихрамывая. Растянула лодыжку, ничего страшного, ее красоты это нисколько не убавляет, равно как взлохмаченные грязные волосы и круги под глазами. Она улыбается мне, и улыбка ее прекрасна. Почти как у Эо.

Со стены хорошо виден бесконечный лес, далеко в северной стороне вырисовываются наши родные холмы, а на западе возвышаются гигантские горные вершины. Виргиния показывает на точку в небе:

– Куратор.

Игроки обступают меня с грозным видом, но это всего лишь Фичнер.

– Возвращение блудного отца, – сплевывает Севро.

На лице куратора Марса жалкая изможденная улыбка, в которой причудливо сочетаются гордость и страх.

– Мы можем поговорить? – обращается он ко мне, бросая взгляд на хмурых телохранителей.

Рассаживаемся в штабном зале Аполлона, Виргиния подкидывает поленьев в камин. Фичнер раздраженно поглядывает на нее, недовольный присутствием свидетельницы. Кого-то он мне напоминает.

– Да, натворил ты дел, сынок.

– Я тебе не сынок.

Он угрюмо кивает. Сегодня обходится без жвачки. Похоже, он сам не знает, как сказать то, что хочет сообщить, но я догадываюсь по его виноватым глазам.

– Аполлон остался на Олимпе?

Он удивленно вздрагивает:

– Угадал.

– Как это понимать, Фичнер? – хмурится Виргиния, присаживаясь рядом со мной.

– А как хочешь. – Он смотрит только на меня. – Взял и остался, хотя не имел на это никакого права. Там такой переполох… В случае победы Шакала Аполлону светило тепленькое местечко, как и Юпитеру, и другим. Поговаривали даже о рыцарских вакансиях на Луне…

– А теперь все это накрывается медным тазом, – кивает Виргиния с ухмылкой, – и все из-за мальчишки.

– Вот-вот.

– Ну, что поделаешь… – Мой смех отражается эхом от звуконепроницаемого кокона.

– Значит, решил выиграть?

– Да.

– А смысл? – Он отводит глаза. Что-то недоговаривает, это ясно. – Ты в любом случае получишь патрона на самом верху.

Я подаюсь вперед, стуча кулаком по столу:

– Смысл в том, чтобы сломать этим прохиндеям их жульническую схему! Показать, что сынок лорд-губернатора не может побить меня просто по праву рождения. Победить должен лучший, вот и все!

– Нет, не все, – кривится Фичнер. – Есть еще политика. – Он снова бросает взгляд на девушку. – Не хочешь отослать ее?

– Виргиния останется здесь.

Он усмехается:

– Виргиния… Мустанг… А что ты сама скажешь по поводу губернаторского сынка?

Она пожимает плечами:

– Убей ты, или убьют тебя. Обмани сам, или обманут тебя. Ауреям не привыкать, особенно тем, кто поближе к власти.

– Значит, обмани сам, или обманут тебя. – Фичнер задумчиво выпячивает губы. – Интересненько.

– Ну, уж для тебя это точно не новость, – усмехается она.

Куратор вздыхает:

– Так что, дашь нам поговорить?

– Она останется! – повторяю я.

– Ладно-ладно… – Виргиния ласково сжимает мое плечо. – Мне твой куратор самой надоел до чертиков.

Проводив ее взглядом, Фичнер пристально смотрит на меня. Затем лезет в карман, достает коробочку и бросает передо мной на стол. Почему-то я уже знаю, что внутри.

– Отдаешь долги? Да уж, за тобой их порядочно, – хмыкаю я, надевая на палец перстень Танцора. Напрягаю сустав – из перстня выскальзывает острое, как бритва, лезвие.

– Черные забрали его у тебя перед Пробой, да? Мне говорили, это вещь твоего отца.

– Говорили? – усмехаюсь, ковыряя лезвием стол. – Интересно, кто там у вас такой умный?

– Не ехидничай, сынок. – Он твердо встречает мой взгляд. – Ты пришел сюда, чтобы найти покровителей, и уже можешь рассчитывать на самых лучших, а станешь задирать кураторов, поплатишься жизнью.

– Я припоминаю, что у нас уже был подобный разговор.

– Черт побери, Дэрроу, в том, что ты делаешь, нет никакого смысла! Одно безрассудство!

– Как это, нет смысла?

– Ну, побьешь ты губернаторского мальчишку, и что это даст?

– Много чего! – Мой голос дрожит от ярости, я замолкаю и смотрю на языки пламени в камине, чтобы успокоиться. – Главное, докажет, что я лучший в училище и способен сделать все, что захочу… О чем нам вообще разговаривать, Фичнер? Я добился всего сам, без тебя. Ты хоть чем-нибудь помог, когда Аполлон пытался меня убить? За что мне тебя благодарить, кроме разве что вот этого? – Снова выстреливаю лезвием из перстня.

– Дэрроу…

– Фичнер. – Я закатываю глаза.

Он в гневе стучит кулаком:

– Считаешь меня дураком? Лучше погляди на меня, умник, выскочка несчастный! – Что тут глядеть, я и так вижу. Пузо отвисло, длинное смуглое лицо с крючковатым носом еще больше осунулось, поредевшие желтоватые волосы зачесаны назад. Совсем запаршивел, да никогда красавцем и не был. – За все, чего я добился, мне приходилось драться, – продолжает он, – папочки-губернатора на подхвате не было. И что? Выше, чем сейчас, подняться не удалось, хотя я достоин куда большего. Мой сын такой же, но и ему не дадут, а если попытается, убьют. У каждого свой потолок, Дэрроу. Пускай твой повыше, но и он не так высок, как тебе хотелось бы. Захочешь пробить, потеряешь голову!

Куратор смущенно отворачивается, глядя в огонь. Его сын? Ну да, как же я раньше не догадался – и черты лица, и мерзкий характер, и даже манера говорить…