После освобождения от темного двойника Андрей перестал испытывать страх перед тем, к чему могла привести ишемия. Он сам не понимал почему, но присутствие смерти больше не угнетало. Он заглянул в ее страшное лицо и победил в себе страх.

Преград больше нет.

Есть только Элли!

Но едва Ильин взглянул на равнину, как воля ослабла, мысли затуманились, на голову навалилась тяжесть. Андрей закрыл глаза, чтобы перебороть ее, и все, включая сознание, погрузилось во тьму. Когда он открыл их… то увидел белый потолок, стены, выкрашенные мягкой зеленой краской, и картину «Закат над скошенным лугом».

— Нет, нет, нет, нет, нет!!

Он лежал на постели в сомнологическом кабинете, весь в проводах и лейкопластыре. Сон закончился. Незримая нить, связывающая сознание с телом, вытянула Андрея в реальность.

Перед кроватью застыли две напряженные фигуры: бледный Перельман и багровый от гнева Кривокрасов. Последний сжимал в руке пустую коробку орексина.

Альбина стояла возле изголовья.

— Простите меня, Андрей Андреевич, — прошептала она. — Я была вынуждена открыть.

6

— Что здесь происходит? — строго произнес Перельман. — Впрочем, об этом потом поговорим. Я только что узнал о том, что ты пытался скрыть.

— Это что такое? — на тон выше подхватил Кривокрасов, потрясая пустой коробкой. — Я нашел ее в туалете! В мусорном ведре! Это как понимать?

Андрей закрыл глаза, борясь с сильнейшим приступом головокружения. Станция в его голове серьезно повреждена.

Альбина сняла с него шапочку с электродами.

— Ты меня слышишь? — не унимался Кривокрасов. — Что ты сделал со снотворным?

— Толя, позволь мне сказать. — Перельман обвел холодным взглядом сомнологический кабинет. По сравнению с тем Мишей, которого знал Андрей, это был совершенно другой человек. — Я не собираюсь выяснять, чем вы тут занимались. Мы разберемся с этим отдельно и обязательно накажем обоих за нарушение трудовой дисциплины и нецелевое использование медоборудования. Сейчас меня интересует другое. Утром я встретил Новикова, и он мне рассказал…

— Что ты сделал с препаратом, сукин сын! — заорал Кривокрасов.

Перельман легонько двинул коллегу в пухлый живот, заставив замолчать. Андрей с трудом сел на кровати, стянул пижамную куртку и неловко начал надевать рубашку.

— Новиков рассказал, что у тебя развивается ишемический инсульт, — закончил Перельман.

Да, это он точно подметил. Развивается, причем прямо сейчас. На то Миша и заведующий неврологией, чтобы разбираться в таких вещах.

Перельман нервно сощурился, наклонив голову.

— Когда ты собирался мне рассказать об этом? После того как загубил бы пациента, перепутав букву в назначении или указав неверный процент раствора?

Застегнув рубашку наполовину, Андрей попытался оторвать зад от кровати. Не вышло.

— Ты сам его пил! — выдал ошеломленный Кривокрасов. — Ты пил орексин!

— Да отстань ты со своей фигней! — прикрикнул на него Перельман. — Андрей, ты меня сильно огорчил. Я тебе доверял, а ты… С этого момента ты отстраняешься от работы с пациентами. Мы назначаем врачебно-медицинскую экспертизу, которая определит твое состояние и возможность продолжения клинической практики.

— И ты больше не работаешь на кафедре! — сорвался на визг Кривокрасов. — А из клиники вылетишь, не успеешь и глазом моргнуть. Я связи подключу, никогда больше врачом работать не будешь!

Левая рука онемела до плеча и плохо двигалась. Правую сторону лица он словно отлежал. Ему пришлось сделать усилие, чтобы заставить губы произнести два слова:

— Миша, прости…

— Какого черта! — взорвался Перельман. — Ладно ты забыл о больных, но о себе-то почему не подумал? Ты должен уже сутки как лежать под капельницей! А ты занимаешься всякой ерундой да еще ординатора втянул! Тебе инвалидность светит, понимаешь?.. Что ты улыбаешься? Что в этом смешного?

Андрей наконец преодолел головокружение и, сидя на кровати, глядел на обоих с улыбкой. Несмотря на болезнь, несмотря на то что он так и не добрался до Элли, душа испытывала небывалый подъем — такой же, как в то великолепное утро перед травмой, когда Андрей узнал о своем назначении, когда была приятная суета по поводу женитьбы и вообще вся жизнь была впереди… Сейчас Андрей чувствовал себя даже лучше, чем в то утро. Сбросив в пропасть жуткого двойника, он очистился, словно младенец, поднятый из купели. Вернувшийся Андрей глядел на мир по-новому. Он словно стал выше ростом, чем его коллеги, и видел больше, чем они. Угрозы Кривокрасова на него больше не действовали, обида и злость к своему руководителю исчезли как по волшебству. Зависть к чужому успеху тоже представлялась пустой. Даже отлучение от клинической практики не казалось концом света, как прежде. Все было неважным, мелочным, и его даже забавляло, с какой серьезностью говорят об этих вещах Перельман с Кривокрасовым.

Он знал больше, чем они.

Перед ним стояла цель, которая была гораздо важнее суетливой повседневности.

Андрей посмотрел на притихшую в углу Альбину.

— Получилось? — спросил он.

Она кивнула.

Андрей опустил ступни в туфли. Не зашнуровывая их (вряд ли получится одной рукой), встал с кровати и, приволакивая левую ногу, проковылял мимо Перельмана и Кривокрасова к двери. Краснолицый профессор остолбенел от подобного невнимания к собственной персоне:

— Эй, куда пошел?

Андрей вышел из комнаты пациента. Держась за стену, постоял в тамбуре, выжидая, когда пол закончит пляску. Вошел в техническую комнату.

Кресло перед монитором приняло мягко. В нем хорошо, удобно, хочется закрыть глаза и уснуть… Это говорит ишемия. Нет, спать больше нельзя.

Андрей открыл на экране архив графиков своего сна. Ничего не понимающие Кривокрасов с Перельманом переместились в техническую комнату. Альбина осталась в дверях. Кривокрасов метался от энцефалографа к столу, правое веко дергалось.

— Что ты делаешь? Что это?

Андрей не замечал его.

Он нашел нужное место на графике и на чистом листе, вытащенном из принтера, стал подсчитывать короткие и длинные всплески, трансформируя их в точки и тире. Когда вся последовательность сигналов оказалась перенесена на бумагу, он подставил латинские буквы и на глазах изумленных наблюдателей сложил эти буквы в два слова.

Альбина открыла на столе путеводитель с картой Рио-де-Жанейро. Андрей, держа листок перед собой, стал проверять все крупные улицы и проспекты, но первой улицу с таким названием нашла Альбина. «Rua Assunsuo, 14».

— Есть! — воскликнул Андрей, сжав здоровую руку и кулак. — Руа Ассунсау.

— Какого лешего здесь творится? — воскликнул Кривокрасов.