Окончательно придя в себя после кувырков катапультирования и снижения, я рванул вниз быстрой защитной спиралью, сбивающей вражеские прицелы. В бою, как и в жизни, лучше непрерывно двигаться. В конце концов, любая остановка привязывает тебя к некой системе координат, по которой вольная особь вычисляется на раз — два — три и перестает быть вольной…

Нельзя ни к чему привязываться! Лучше всего — не привязываться! Ни к чему и ни к кому! — мелькает не слишком оригинальная мысль.

Снижаясь, я вижу — в стороне высаживают подразделение МП — танков. Почти высадили. Их «танкеры» больше наших «гробов», два из них уже чадят на земле, огромные, словно киты, выброшенные на берег с вывороченными внутренностями. И сами танки тоже горят, многие уже оплыли бесформенными, безразмерными грудами, но остальные движутся и стреляют. Досталось ребятам — танкистам…

«Вот всегда у нас все через жопу колом!» — ругнулся я. Сначала — танки, потом — пехоту, хотя по всем тактическим установкам военной науки должно быть наоборот. Именно пеший десант должен расчищать плацдарм для высадки техники.

Нет, я, как пехота, не против, преждевременная высадка танков наверняка существенно отвлекла вражеский огонь от наших подразделений. В конце концов, любая «акула» предпочтет большой МП — танк маленькой точке индивидуальной брони, да и «дальнобои» в первую очередь выбивают самые крупные цели. Уж потом начинают тратить энергию импульсов на пехотные бородавки.

Но где порядок? Где стратегия, господа генералы? Где хваленая тактика десантирования, за которую в академиях платят немалые оклады плюс пайковые?

Планета Казачок. 6 ноября 2189 г.

Окрестности 4–го укрепрайона.

04 часа 02 минуты.

Удар о землю я почти не почувствовал, было не до того. Это наверху казалось светло и почти что солнечно, а здесь, на земле, — непроглядная хмарь. Судя по времени, рассвет должен уже начаться, но это чисто теоретически.

Вокруг все горело и плавилось. Густо горело и с удовольствием плавилось. Видимо, наши орбитальные бомбардировщики все — таки прошлись над поверхностью со своими мегатонными зажигалками, и случилось это совсем недавно, видел я. Горел стелющийся, разлапистый лес, горела вода какого — то заболоченного озерка и горела сама земля, обильно сдобренная соответствующими реактивами. Тяжелый, свинцовый, химический дым стелился вокруг слоями, не уступая по плотности кладке бетонных блоков. Потом поднимался к небу, но даже и не думал рассеиваться, а становился почему — то черным. Видимо, в зажигалки напихали какую — нибудь новую очередную дрянь из области химдостижений военпрома.

Такой кромешный пожар — это очень плохо. Совсем никуда не годится. При таких квадратно — гнездовых очагах тепловой сканер брони принципиально отказывается работать, лазерно — волновое наведение показывает полную ахинею вроде расписания дней ангела высшего комсостава, а от звуковых эхолотов в любом крупном боестолкновении мало толка, слишком большие искажения полей вокруг.

Словом, на земле я сразу почувствовал себя как слепой, заблудившийся ночью в дремучем лесу. Не слишком приятное ощущение. Беспомощное. Обычно в таких случаях помогает корректировка сверху, но что — то я до сих пор не наблюдал ни одного пеленга от трех батальонных станций слежения. Еще не факт, что наши «эсэски» до сих пор здравствуют над заданным для атаки квадратом. Дважды не факт — во — первых, что системы наведения целы, во — вторых, что их сбросили именно над нами, а не где — нибудь за пятьсот — тысячу километров, наводить тень на случайный плетень. А что, такое тоже случалось…

Единственный плюс ситуации — сканеры противника в таком же недоумении, значит, под прикрытием пожара можно собрать уцелевших десантников и начинать движение по компасу. За неимением других ориентиров.

— «Ромашки», «Ромашки», я — «Ромашка–1», кто меня слышит?! — объявил я по взводной связи.

Все — таки неплохая идея — разделить линии связи повзводно, поротно и побатальонно. От наших бравых офицеров — воспитателей все равно никакого толка, наверняка сейчас переживают высадку задним числом, если, конечно, добрались до земли… Даже хорошо, что молчит ротная и батальонная связь. Со своим взводом я как — нибудь сам управлюсь, без дурацких приказов ополоумевших от собственной лихости отцов — командиров. Плавали — знаем, стреляли — падали…

— «Ромашка–1», я — «Второй», слышу тебя! — немедленно отозвался Вадик Кривой.

Похоже, где — то совсем рядом.

— Я — «Ромашка–12», слышу… Я — «Седьмой», на связи… «Четырнадцатый» — на связи… «Двадцать девятый» — слушает… — посыпались рапорты.

Нет, все не так уж плохо! Из тридцати двух бойцов взвода сразу доложились мне двадцать семь, а это хороший результат на высадке. Вполне возможно, другим тоже удалось уцелеть, просто находятся слишком близко к «глушилкам». Еще повоюем, господа штрафники…

— Я — «Ромашка–11», туточки… Командир, а ты меня по — прежнему любишь?!

Это Игла. Значит, и она где — то рядом.

— Как ржавый гвоздь в анальном отверстии! — с удовольствием подтвердил я.

— Взвод, слушай мою команду! Пеленг 14–19, направление 11–10–7, движение по возможности цепью, выходим до зоны визуальной видимости! На верхние уровни не вылезать, двигаться под прикрытием огня и дыма, как поняли меня?!

— Командир, понял тебя…

— «Ромашка–1», понял…

— «Второй» — понял, двигаюсь… «Восемнадцатый» понял… «Четвертый» есть, понял… — докладывали солдаты.

— Нет, я что — то не поняла, ржавый гвоздь — это я, что ли?! Это за что же так девушку — то?! — бузила Игла. — Девушка — всей душой, а ее — гвоздем ржавым! Где справедливость, мужики энд дамы? Ну не обидно ли?!

— Обиженных первыми запрягают! — сообщил кто — то.

— Справедливость — в генеральском баре Генштаба, а у нас — режим содержания, — съехидничал Кривой.

— Игла, заткнулась бы ты пока! И ты, Кривой, тоже! — вдруг проснулась батальонная связь. — «Ромашка–1», слушай меня, я — «Клум — ба–2»! Пеленг понял, направление подтверждаю! Давайте, «ромашки», двигайтесь, двигайтесь, я на связи!

Еще одно отличие штрафников — «оводы» всегда могли прослушать внутренние линии взводов. Обратный процесс, естественно, не предусматривался. Но «Клумба–2» — это ничего, это терпимо. Позывной замкомбата по УОС капитана Олафа Рагерборда. Этот страшный с виду белокурый викинг с плечами шириной в трехстворчатый шкаф, в сущности, неплохой мужик. Справедливый, несмотря на свою фискальную должность надзирателя за нравственностью. По — своему справедливый, конечно, положение, как ни крути, обязывает… Впрочем, капитан не трус и опытный офицер, последнее время он больше замещает убитого начштаба, чем наблюдает за непростым общественным согласием в батальоне. К тому же он единственный из офицеров — воспитателей позволял себе открыто не любить Дица. Хорошо, что он уцелел. Может, и не даст стратегу — комбату посадить батальон голой задницей на колючую проволоку…