Она еле тащилась домой с необъятными сумками, а дома сестра устраивала очередной разнос: и мясо не то, и сыр подсохший, и фрукты зеленые – как их давать детям?

Матильда опять плакала и пыталась оправдаться.

Летом была дача. А там хлопот еще больше, чем в городе, – ездить за продуктами в ближайший поселок или в Москву, готовить на керогазе, таскать воду из колонки. И полночи, почти до утра, ждать, пока дети вернутся с гулянок и свиданий.

В десятом классе Леночка влюбилась и бросила школу. Узнали они об этом почти перед самыми выпускными. До этого Леночкин возлюбленный доставал медицинские справки – его мать работала в районной поликлинике. Когда хватились, оказалось, что Леночка – на четвертом месяце. В роно пошли навстречу, и ее перевели в вечернюю школу. Да это ладно, а что делать со всем остальным? Перепуганный кавалер жениться не отказывался, но разве в этом дело?

В общем, худо-бедно, сыграли свадьбу и Леночка переехала в дом свекрови. А там отношения не сложились с первого дня. Свекровь обвиняла Леночку, что та совратила ее чудесного мальчика и поломала ему жизнь. Ну с «совратила» – понятно. Два неопытных птенца наломали дров и сами были напуганы до смерти.

Когда Леночка родила, Матильда стала приходить к ней почти ежедневно. Стирала ползунки и пеленки, гуляла с малышом, чтобы Леночка могла хоть часок прикорнуть днем, готовила ужин, чтобы не злить привередливую свекровь. И тихо под вечер исчезала, чтобы никого не раздражать.

Борис поступил в институт. Мальчик вроде серьезный, положительный, но нездоровый – в семнадцать лет у него обнаружили диабет. Женился он на втором курсе. Ксаночка была приезжей, из Курска. Девочка тихая, скромная, воспитанная. Но Иза ее невзлюбила. Называла забитой овцой и добавляла, что ее сын мог определенно рассчитывать на лучшее, хотя бы на москвичку с жилплощадью. Прописать к себе девочку она отказалась. Молодые обиделись и съехали в общежитие.

Через год Ксаночка родила первую дочку, Олечку. В общежитии – восьмиметровая сырая комнатушка. Общая кухня и туалет с душем на соседнем этаже. Как выкупать ребенка? Ставили в комнате таз, и Борис таскал ведрами воду, которую грели кипятильником. Матильда старалась помочь чем могла. Возила в судках обеды – суп, второе. Ксаночка плакала и говорила, что без нее они бы пропали.

Герман пустился во все тяжкие. Талантливый парень, все ему давалось легко, а учиться не захотел. Увлекся гонками на машинах, а там – тотализатор. Легкие деньги. Потом начался ипподром, дальше – карты. Баб – море. Сошелся с одной, старше его лет на десять. Из «деловых», работала в ресторане метрдотелем. И еще спекулировала – тряпки, посуда, золото. Была не дура выпить. Жили весело, на полную катушку. Кабаки, гулянки, поездки в Сочи и Прибалтику. А там снова – кабаки и гулянки.

Иза сходила с ума. Кричала Матильде, что это ее воспитание. Что она распустила и избаловала детей. Матильда неловко оправдывалась и, как всегда, уходила к себе плакать. Михаил Борисович молча страдал – дети не оправдали его надежд.

А потом заболела Иза. Болезнь тяжелая, длительная и неизлечимая. Лимфогранулематоз. Человек не живет и не умирает – мучается. Теряет силы. Какой-то врач сказал Изе, что она заболела на нервной почве. И она обвинила во всем детей – безалаберных и безответственных, изуродовавших свои и ее жизни. Мужа, равнодушного, думающего только о работе. И конечно, сестру, «приложившую ко всему этому руку».

Но было не до обид и слез – надо было вытаскивать Изу. У Бориса и Леночки – дети, очень непростая жизнь. У Германа своя история – какие-то неприятности с органами. А Мишенька совсем сник и растерялся. Сидел за столом и смотрел в одну точку. Всех надо было вытаскивать и всем помогать.

Матильда стала главной в семье. Больница, врачи, Иза, племянники, внуки, домашние хлопоты, передачи в больницу и, конечно, потерянный и растерянный Мишенька – все было на ней.

– Только бы хватило сил! – шептала она по ночам.

И неумело, своими словами, молилась: выпрашивала у Бога здоровья сестре, душевных сил Мишеньке, благополучия племянникам и терпения и физических сил себе.

Когда забирали Изу из больницы на Каширке, жизнь в доме становилась и вовсе невыносимой. Больная обижалась, капризничала по любому поводу, привередничала в еде. Матильда откликалась на любую просьбу сестры, пусть самую нелепую. Уговаривала себя, что надо держаться.

Летом вывезли Изу на дачу. Поставили кровать под яблоней, и Иза целый день лежала и дремала. Однажды позвала Матильду, обняла ее и стала просить прощения.

– За что? – изумилась Матильда.

– За все, – усмехнулась Иза. – Ты же знаешь, есть за что.

– Ну, это дела давно минувших дней, стоит ли говорить? Жизнь сложилась так, а не иначе. Да и вообще уже почти прошла, – улыбнулась Матильда.

– Знаешь, мне осталось немного. Не перебивай, я это чувствую. – Иза вздохнула и взяла Матильду за руку. – У меня к тебе просьба. – Она замолчала и долго смотрела перед собой: – Не бросай Мишу. У детей своя жизнь. А он на земле один – ни друзей, ни родни. – Иза опять усмехнулась. – Ну, с друзьями это, положим, я постаралась. Ты же знаешь, как я не любила все это. Дети – эгоисты, все в меня, до отца им не будет никакого дела. А без тебя он пропадет. Да ты это и без меня знаешь.

Сестры долго сидели обнявшись и молчали. В конце августа Изе стало хуже, и ее отвезли на Каширку. А через две недели ее не стало.

После похорон Михаил Борисович почти не выходил из своей комнаты. Есть отказывался, пил только чай. Матильда тихо заходила, ставила поднос с чаем и бутербродами, а он лежал лицом к стене и не поворачивался. На ее робкие вопросы не отвечал. Матильда уходила к себе и плакала. Через месяц вышел на работу. Приходил вечером, молча кивал Матильде, молча съедал оставленный на столе ужин и уходил к себе. Приходили дети и внуки – он смотрел на них с растерянной улыбкой, и казалось, что и они были ему в тягость.

Однажды Матильда постучалась к нему в комнату и сказала, что нужно поговорить: она считает, что им нужно разменять квартиру. Она согласна на любую и в любом районе. Он удивленно посмотрел на нее и признался, что ничего не понимает. Она терпеливо и медленно объяснила, что он еще молодой мужчина и может устроить свою жизнь. А она ему сейчас точно помеха. Он покачал головой и рассмеялся:

– Сбагрить меня хочешь?

– Что ты! – испуганно вскрикнула Матильда. – Как такое тебе могло прийти в голову!

– А тебе? – удивился он. – Мы же семья. Теперь, правда, в таком вот укороченном виде, – сказал он и заплакал.

Матильда обняла его и погладила, как ребенка, по голове.

Ровно в шестьдесят Михаил Борисович ушел на пенсию. Объяснил, что в последние годы абсолютно не видел смысла в своей работе – все пустое и надуманное. По утрам, после завтрака, взяв список, четкими буквами написанный Матильдой, шел в магазин. Матильда тем временем убирала квартиру и готовила обед. Потом они вместе выходили на улицу, если было надо, в поликлинику, в сберкассу или на почту. Два раза в месяц ездили на кладбище к родителям и Изе. Потом возвращались и обедали. А после обеда Михаил Борисович ложился отдыхать, а Матильда смотрела очередной сериал и что-нибудь обязательно вязала – или носки внукам, или шапочки девочкам, или теплый свитер Мишеньке.