Нет никаких разумных оснований сомневаться в том, что мистер Пиквик все храпел бы и храпел в тени, пока не вернутся его друзья или, в случае их опоздания, пока не спустятся на землю вечерние тени, – при условии, конечно, что его покой ничем не будет нарушен. По его покой был нарушен. И вот как это произошло.

Капитан Болдуиг был маленький сердитый человек в синем сюртуке и жестком черном галстуке; когда он снисходил до прогулки по своим владениям, то совершал ее в обществе толстой трости с медным наконечником, а также садовника и его помощника с раболепными физиономиями, которым (садовникам, не трости) капитан Болдуиг отдавал приказания со всем подобающим величием и строгостью; ибо свояченица капитана Болдуига была замужем за маркизом, дом капитана был виллой, а земля его «владениями», и все это было очень внушительно, даже величественно.

Мистер Пиквик не проспал и получаса, как явился маленький капитан Болдуиг в сопровождении двух садовников, шагая со всей быстротой, какую допускали его осанка и важность. Приблизившись к дубу, капитан Болдуиг остановился, глубоко перевел дух и окинул взглядом расстилавшийся перед ним пейзаж, словно этот пейзаж должен был испытывать великое удовольствие от того, что капитан Болдуиг обращает на него внимание; засим он выразительно ударил по земле тростью и позвал старшего садовника.

– Хант! – сказал капитан Болдуиг.

– Что прикажете, сэр? – сказал садовник.

– Завтра утром утрамбовать здесь, слышите, Ханг.

– Слушаю, сэр.

– И позаботьтесь о том, чтобы содержать это место в полном порядке. Слышите, Хант?

– Слушаю, сэр.

– И напомните мне сделать объявление о нарушителях права владения, пороховых ловушках[58]и тому подобном, чтобы сюда не лазили. Слышите, Хант... Слышите?..

– Не забуду, сэр.

– Прошу прощенья, сэр, – сказал второй садовник, приподнимая шляпу.

– В чем дело, Уилкинс? – спросил капитан Болдуиг.

– Прошу прошенья, сэр, но, мне кажется, здесь кто-то уже побывал сегодня.

– Ка-ак! – сказал капитан, грозно озираясь.

– Да, сэр, мне кажется, здесь обедали, сэр.

– Проклятье! Какая наглость! Совершенно верно! – сказал капитан Болдуиг, когда его взгляд упал на корки хлеба и объедки, валявшиеся на траве. – Здесь действительно жрали. Хотел бы я застать этих бродяг! – воскликнул капитан Болдуиг, сжимая свою толстую трость.

– Прошу прощенья, сэр, – сказал Уилкинс, – но...

– Что «но»? А? – заревел капитан, и, следуя за робким взглядом Уилкинса, его глаза остановились на тачке и мистере Пиквике.

– Кто вы такой, негодяй? – спросил капитан, тыкая толстой тростью в мистера Пиквика. – Как ваше имя?

– Холодный пу...унш... – пробормотал мистер Пиквик, снова погружаясь в сон.

– Что? – вопросил капитан Болдуиг.

Никакого ответа.

– Как он себя назвал? – спросил капитан.

– Кажется, Панч, сэр, – ответил Уилкинс.

– Вот наглость, черт подери, вот наглец! – воскликнул капитан Болдуиг.

– Он только притворяется, будто спит! – яростно кричал капитан Болдуиг. – Он пьян! Пьяный плебей! Увезите его, Уилкинс, увезите его немедленно!

– Куда прикажете, сэр? – робко осведомился Уилкинс.

– К черту! – отвечал капитан Болдуиг.

– Очень хорошо, сэр, – сказал Уилкинс.

– Стойте! – сказал капитан.

Уилкинс послушно остановился.

– Отвезите его, – сказал капитан, – в загон для скота, и посмотрим, назовет ли он себя Панчем, когда очнется. Я не позволю над собой издеваться, я не позволю над собой издеваться! Увезите его!

И мистера Пиквика увезли, подчиняясь категорическому предписанию, а величественный капитан Болдуиг, пыжась от негодования, продолжал прогулку.

Трудно передать изумление охотников, когда они, вернувшись, обнаружили, что мистер Пиквик исчез вместе со своею тачкой. Случай был весьма таинственный и необъяснимый. Ибо одно то, что хромой человек вдруг встал на ноги и ушел, было фактом чрезвычайным; но если он вдобавок покатил перед собой для развлечения тяжелую тачку – случай казался поистине сверхъестественным. Все вместе и каждый поодиночке они обшарили все уголки и закоулки; они кричали, свистали, хохотали, звали – и все безрезультатно. Мистер Пиквик пропал бесследно. После нескольких часов бесплодных поисков они пришли к печальному выводу, что придется вернуться домой без него.

Между тем мистер Пиквик, по-прежнему спавший в своей тачке, был отвезен в загон для скота и бережно водворен там, к невыразимому восторгу не только всех деревенских мальчишек, но и трех четвертей взрослого населения, собравшегося в ожидании его пробуждения. Если одно его появление в тачке доставило им величайшее удовольствие, то во сколько же раз усилился их восторг, когда, после нескольких невнятных возгласов: «Сэм!» – он приподнялся, сел в тачке и с неописуемым удивлением воззрился па лица, перед ним находившиеся.

Крики толпы были, конечно, сигналом его пробуждения; его невольный вопрос: «Что случилось?» – вызвал новый взрыв криков, пожалуй еще более громкий.

– Вот так потеха! – ревела толпа.

– Где я? – воскликнул мистер Пиквик.

– В загоне, – отвечали голоса.

– Как я сюда попал? Что со мной было? Откуда меня привезли? Выпустите меня! – кричал мистер Пиквик. – Где мой слуга? Где мои друзья?

– Какие еще друзья! Ура! – И в мистера Пиквика полетели брюква, картофель, яйца и другие знаки игривого расположения духа.

Трудно сказать, сколь долго тянулась бы эта сцепа и сколько пришлось бы претерпеть мистеру Пиквику, если бы быстро мчавшийся мимо загона экипаж не остановился и из него не вышли старик Уордль и Сэм Уэллер: первый значительно быстрей, чем можно это описать и даже прочесть, проложил себе дорогу к мистеру Пиквику и усадил его в экипаж как раз в тот момент, когда второй, вступив в единоборство с бидлом[59], закончил третий и последний раунд.

– Бегите к судье! – раздались голоса.

– Вот-вот, бегите, – сказал мистер Уэллер, вскакивая на козлы. – Привет от меня, привет от мистера Уэллера судье, и скажите ему, что я намял бока его бидлу, а если он назначит нового, я зайду завтра, чтобы и тому намять бока. Погоняйте, старина!