Он поклонился. Некоторое время она сидела молча, чувствуя нежные прикосновения его рук.

— Конар, они удивительные! — вдруг произнесла она. — Они приплыли сюда, все до одного, чтобы помочь нам.

— О да.

Она обернулась и заглянула в его глаза.

— Твой отец просто бесподобен.

— О да.

— Конечно, и твоя мать тоже.

— Конечно.

Снова наступила тишина. Ее нарушало лишь потрескивание дров в очаге и тихий шорох щетки, проходившей по ее волосам.

— Одо настаивает на том, чтобы ты немедленно выступил в поход вместе с ним, — сказала Мелисанда. — Сегодня нам повезло, Конар, но ты вряд ли представляешь всю их силу. Даны заполонили все побережье, они рвутся к Парижу, они поднимаются на своих ладьях вверх по рекам, захватывают один остров за другим. Нам угрожает серьезная опасность.

— Я все знаю.

— Мне бы не хотелось, чтобы ты уехал вместе с Одо.

— Но ведь я должен, — напомнил он.

— А я…

— А ты хотя бы раз в жизни поведешь себя, как послушная жена, — сказал ей Конар.

Ее сердце тревожно замерло.

— Ты снова собираешься отослать меня…

— Нет, если мы успеем отремонтировать стены вокруг убежища, в котором я изведал такое счастье, и приведем крепость в полную боевую готовность. Я не думаю, что даны отважатся нападать на такую неприступную твердыню. Ведь Жоффрея больше нет, — он помолчал немного и закончил: — К тому же я хочу, чтобы мой сын родился здесь, в этих стенах.

Она почувствовала, как ее заливает волна счастья. Ее пальцы снова задрожали. Она сжала их.

— Хм-м-м, — вдруг пробурчал Конар.

— Что такое? Ты уже представляешь себе грядущие войны?

— Нет, сударыня, — нежно произнес он. — Я просто думаю об этих локонах цвета эбонита. Я представлял себе, как они рассыпаются по моему обнаженному телу, как из них получается темное шелковое покрывало, брошенное на нас обоих…

И опять ее сердце замерло. Она глубоко прерывисто вздохнула, а он обошел вокруг кресла и преклонил перед нею колено.

— Не может ли такая чудесная картина воплотиться в реальность? — прошептал он, слегка улыбаясь, обдавая ее теплом своих голубых глаз, способных соперничать с бездонным летним небом в полдень далеко на севере.

— Ты еще спрашиваешь? — шепнула она в ответ.

Его улыбка стала еще шире, он пожал плечами.

— Ты ненавидела меня за мои повадки викинга, и все же, любовь моя, я иногда способен спрашивать у тебя разрешения, — его голос внезапно охрип. — У тебя такой ужасный вечер. Но если подойти к делу с другой стороны, то ведь и я не бездельничал в эту ночь. А ты посмотрела, как моя мать беспокоилась из-за тебя. И хоть бы разок вспомнила о том, что и мне пришлось нелегко! — он вздохнул. — Нет в мире совершенства!

— Сударь, — засмеялась она, — хотите знать, что я буду повторять все эти годы?

— И что же, сударыня? Она медленно поднялась…

— Свежая, благоухающая… — еле слышно произнесла она, поцеловала его в губы и отошла к очагу. Одним легким движением она скинула с плеч халат; он упал к ее ногам белоснежным облаком, и она перешагнула через него.

— Очаровательно, — пробормотал он.

— Я уже избавилась от одежды.

— Как интересно.

— Вашу рубашку, сударь.

— Не понял?

— Вашу рубашку.

— О, — он мгновенно скинул рубашку и бросил поверх халата.

— Остальное.

— Как вам будет угодно.

Через секунду он уже был обнажен. В свете очага было хорошо видно, как под его гладкой золотистой кожей перекатываются тугие мышцы. Не скрывая восхищения, она рассматривала его. Дыхание ее стало учащенным, когда ее глаза опустились к его бедрам, и она с трудом смогла поднять взор, чтобы взглянуть ему в лицо.

Нисколько не смущаясь своей наготы, он скрестил руки на груди и с интересом наблюдал за ней.

— И что же?

Она двинулась к нему. Он хотел обнять ее, но она увернулась и подошла сзади, руками и губами нежно прикасаясь к рубцам от старых ран на его плечах.

— Свежая, благоухающая… — повторила она, поднялась на цыпочки, целуя его в шею, ероша волосы у него на затылке. — Ждущая и покорная…

Ее руки вдруг скользнули вниз, по напрягшимся мускулам его ягодиц. Она прижалась к нему, ее напрягшиеся соски коснулись его спины, а темный треугольник волос внизу живота возбуждающе щекотал его кожу. Но вот она скользнула вперед, закинула руки ему на шею, снова прижалась к нему, обдавая его горячим дыханием.

— Ждущей, покорной… игривой, возбуждающей, страстной…

Их губы слились, его язык раздвинул ее губы, он проник внутрь, он гладил, ласкал, он требовал. Она вся изогнулась в его руках, охваченная опьяняющей страстью. Не отрывая от нее глаз, он поднял ее и отнес на кровать.

— Умирать от желания, — зашептала она, — покориться, отдаться…

Его поцелуй заглушил ее слова. Их пальцы переплелись, он заставил ее приподняться и сесть себе на колени. Она почувствовала его, горевшего от нетерпения. Его ладонь прижалась к темным завиткам волос между ее ног, его пальцы проникли внутрь, они гладили, они ласкали. Она застонала, изогнувшись от наслаждения.

Их губы снова слились в поцелуе. На мгновение он оторвался от нее и сказал:

— Ни один нормальный мужчина, будь то ирландец или викинг, не откажется от такой жены! — и голос его дрожал от нежности.

Глаза Мелисанды широко раскрылись. Она тихонько рассмеялась в ответ на его улыбку.

И тут ее смех прервался, у нее перехватило дыхание, потому что он проник в нее — глубоко, глубже, еще глубже. Прерывисто вздохнув, она вздрогнула и затрепетала от охватившей ее сладкой истомы. И тогда он начал двигаться, и временами его движения превращались в бешеную скачку, сотрясавшую все ее тело. Ее руки сомкнулись вокруг него, его ладони лежали на ее ягодицах, снизу подталкивая, поднимая на новые вершины блаженства. Она извивалась, она изнемогала от нараставшего возбуждения.

В момент пика наслаждения она невольно застонала и почувствовала, как в тот же миг напряглось его тело. Он до боли прижал ее к себе, проникнув в нее так глубоко, словно они впрямь слились в единое целое; и, наконец, его семя с силой изверглось в глубине ее чрева.

Он рухнул, обессилев. Некоторое время спустя она почувствовала легкое, нежное прикосновение к своей руке.

— Неужели я когда-нибудь снова услышу те же самые слова? — прошептал он. — Готовой, покорной. Возбуждающей. Подумать только, и это из уст той же самой маленькой негодницы, которая недавно ненавидела меня почти двадцать четыре часа в сутки!