Хека медленно поднялся. Некоторое время смотрел на распахнутые лари и распоротые мешки, как бы прикидывая, с чего начать. Начал с того, что поднял с пола обрушенные туда весы с маленькими медными чашками. Потом присел над большим деревянным ящиком в углу, достал оттуда деревянную шкатулку, приоткрыл и осторожно понюхал. Внутри в специально выточенных углублениях торчали двенадцать алебастровых флакончиков с пробками, залитыми белой смолой.

— Это образцы змеиных ядов. Вот это болотная гадюка, это песчаный демон, это камышовая змея... Знать бы точно, какая укусила мальчика, я...

— Кобра.

— Хорошо, хорошо. Тогда вот этот флакончик. Теперь необходимо нагреть немного коричневого бальзама. Я много раз спрашивал о составе, но этот... но действие его я наблюдал. Однажды к нам принесли дочку одного вождя... Послушай...

— Продолжай!

— Я продолжаю, продолжаю, но я могу одновременно работать и пальцами, и языком. Одна загадка меня гложет. Воз это палочка эбенового дерева с крючком, это для того, чтобы взять ровно столько порошка, сколько надо, и я возьму два раза, и ещё половину. Но ответь мне, умоляю, иначе любопытство прогрызёт мне внутренности и у меня начнут дрожать руки.

— Спрашивай.

— Где ты его нашёл?

Рука Мегилы лежала на голове Мериптаха. Могло показаться, что он не отрываясь смотрит ему в белое лицо, но на самом деле «царский брат» не отрываясь, хоть и искоса, следил за одноруким.

— Ты выкрал его с ладьи у Небамона? Или из крепости у Яхмоса? А вот это мозг летучей мыши, мне доверяли его толочь не раз, но потом к нему добавляется трава нембен, желчь носорога, сушёный глаз зверя гишу — ни разу не видел его, говорят, они вывелись уже — ещё вот это, вонючая жидкость из сушёной тыквы, названия я не знаю. Когда я случайно уронил её, тыкву эту, Хека чуть не убил меня. Если всё смешать, получается вязкая зеленоватая паста. Ты не хочешь говорить? У меня голова кружится, когда я задумываюсь о том, как мальчик мог попасть к тебе. И кого утопил этот бегемот Са-Амон у пристани Темсена?! Тут какой-то величайший заговор и вмешательство сил, о которых ты умолчал в разговоре с Аменемхетом. Теперь на огонь, и помешивать, помешивать. Слушай, а ты правду тогда рассказал ему?

— Кому?

— Ну, Аменемхету. Я ведь был рядом всё время, за матерчатой стенкой, он сам мне велел слушать, дабы я мог судить о твоих словах.

— Что ж, суди.

— Но это ладно, это меня волнует мало. Это похоже на сказку. Даже если это правда, то я никак не смогу это использовать. Я рассказал про тайную силу Авариса Яхмосу, но он поглядел на меня, как на безумца. Как на глупого безумца.

А вот мальчик. Как ты думаешь, зачем он нужен Апопу? Неужели просто как любой другой привлекательный мальчик? Чувствуешь, пошёл запах? Нет? Ну да, здесь носу нечего делать. И всё-таки?

— Мальчик всё время был при мне.

Рука колдуна дёрнулась, и он уронил капельку варева из посудины.

— Как «при мне»? Где «при мне»?

Мегила облизнул верхнюю губу и сказал равнодушным голосом:

— Я хотел похоронить Мериптаха так, как считал нужным, как это естественно для человека, чтобы никакие разодетые уроды не рылись в его внутренностях. Я пришёл тайно в «Дом смерти», там, в Мемфисе. Пьяный парасхит, которого никто не хотел слушать, сказал мне, что мальчик жив.

— Мне он тоже это рассказал, и я убил его.

— Я разговаривал с ним раньше. Потом я подкупил другого парасхита, чтобы он изобразил для всех обычную сцену бегства после вскрытия трупа. В этот момент я тихо унёс мальчика.

Хека тихо и уважительно присвистнул.

— А потом он всё время был с тобой, то есть ты приплыл к ладье Амона вместе с ним?

Мегила медленно кивнул. Колдун присвистнул ещё глуше и даже зажмурился от уважения.

— И он всё время был в твоей лодке?

— Да. Мериптаха искали все и повсюду, и единственное место, где он был в безопасности, это на ладье Амона.

— И каждый раз, когда твою лодку подтаскивали к борту ладьи, мальчик был в пяти шагах от нас, и если бы мог слышать, то слышал бы все беседы, как слышал я.

— Ты закончил?

— Нет, нет. Это надо охладить. Потом выдавить туда две капли из молочного корня и ещё добавить щепотку вот из этого высокого флакона, я не знаю, как называется это средство, но Хека им дорожил и гордился, и даже хранил в шкатулке у изголовья. Я дважды наблюдал, как он готовит настой для возвращения человека из длительного сна, но я не знаю, были ли эти люди ещё и укушены змеёй перед этим. Средство от яда я добавил сам. Я это не потому говорю, что готовлюсь к неудаче, я хочу сказать, что буду пробовать ещё и ещё...

— Твоё зелье остыло.

— Да, да, остыло. Теперь что же, теперь надо взять эту длинную ложку, надо размешать.

— Размешивай.

Мегила приоткрыл мальчику рот и приподнял голову. Дрожащая ложка осторожно вошла в маленькую пещеру и перевернулась там. Потом ещё раз, после пятого раза колдун-обманщик сказал:

— Всё. Надо подождать. Держи его голову так, держи, надо, чтобы он проглотил. Если ты опустишь голову, то зелье попадёт в нос. И выше не поднимай, можно передавить горло.

— Чего ты так дрожишь?

— Я, я дрожу? Нет, я...

Продолжая поддерживать голову мальчика левой рукой, другою Мегила скользнул себе за пояс, выхватил оттуда совершенно незаметный до этого в его крестьянских одеждах нож и, полуобернувшись, метнул себе за спину.

Гиксос, уже до половины спустившийся в подвал, был поражён в бедро, глухо крикнул и рухнул вниз, ударяясь о глиняные ступени. Сверху раздались разъярённые голоса — подкрасться незаметно не удалось! Мегила поглядел в глаза обманщика и показал взглядом на голову Мериптаха, которую всё ещё продолжал поддерживать. Лекарь понял, что ему предлагается взять больного на себя. Он перехватил голову мальчика. Мегила обернулся, ощупывая свою талию.

Гиксосы — все трое — были уже внизу. Короткие мечи их были обнажены. На грязного крестьянина с клинком в руке они смотрели скорее с удивлением, чем с ненавистью или страхом. Но после того как они по очереди переступили через своего стонущего товарища, а потом ещё увидели и того, другого, с пробитым основанием черепа, в их движениях появились сосредоточенность и неторопливость. Все трое одинаково плотные, чуть кривоногие, с исконно сонными лицами, на которых даже в момент рукопашного столкновения не появилось никакой мимической игры. Не оскалились, не завопили устрашающе. Было понятно, что это хорошие солдаты.

«Царский брат» медленно отступал вглубь подвала. Обе руки у него были вооружены, и он старался всё время находиться в таком положении, чтобы на него можно было напасть максимум с двух сторон. В левой руке он держал нож, в правой длинный, неизогнутый клинок, отсвечивающий не как бронза. Он был железный.