другой жанр, вероятней всего — в жанр памфлета.

Гений — это вечная наша дружба с ним.

Любить могут многие, а по-настоящему видеть может только художник.

На спекуляции чувств поэт долго не проживет. Эта губная помада мелких чувствишек скоро сотрется. Сам потом пожалеет…

Маяковский. Знаете, что это такое? Это нервная система Октября.

В искусстве обязательно должен наступить тот момент, когда золото начинает серебриться, и тогда оно становится еще дороже.

Нельзя заниматься литературой во вторую смену, тем более — в ночную. Она этого не прощает.

Давайте писать так, чтобы нравиться друг другу!

От моря можно брать ясность, синеву, грозность… Но зачем же брать воду?

Памятники — это не только гранит или мрамор. Это тени ушедших. Ушедших, сказавших свое навсегда запоминающееся слово.

Черт его знает, где твое «лучшее» стихотворение. Всегда кажется, где-то впереди. А может быть, позади? Может быть, и плыть-то не стоит? Нет, стоит! Никто из нас не знает, на что он способен завтра. Вот без веры жить трудно. И еще, — чтобы тебя хоть чуть-чуть любили…

Когда я пишу, мне начинает казаться, что я хороший человек.

Я добиваюсь у читателя чувства изумления.

Когда я читаю стихи какого-нибудь поэта, то первое мое опасение: можно ли ему верить, ведет ли он меня в нарисованное или в существующее.

Когда я читаю хорошие стихи о войне, я вижу: если ползет солдат, то это ползет солдат. А тут ползет кандидат в Союз писателей…

Пусть теперь стихотворение отлежится, посохнет, а потом надо будет его заново писать. Оно задумано гораздо интересней, чем написано.

Сочинение стихов по сравнению с драматургией — это санаторий повышенного типа. В стихах я один отвечаю за все. Написал хорошо — вот я какой молодец! Написал плохо — сам расхлебываю. Одно дело — лирическая муза, как там ее зовут? Правильно, Евтерпа. С ней встречаешься один на один, без свидетелей. А театр — это коллектив. И Мельпомена уже нечто вроде заведующей целым учреждением. Вы можете написать гениальную пьесу. Но надо, чтобы ее верно почувствовал режиссер, поняли актеры. Чтобы художник и композитор были ваши союзники и соавторы. Если хоть одно звено не сработало, ваш труд может оказаться напрасным. Правда, может случиться и так: вы сплоховали, а театр вывез. У меня ведь и такое было. Но все это сложно…

Юность — это то волшебство, без которого наше искусство жить не может. Не надо забывать о том, уже, правда, архаическом, но необходимом для художника чувстве, которое наши классики называли вдохновением. Что-то мало мы говорим о нем. Оно и приводит к тому волшебству, которое покоряет нашего зрителя и читателя.

Начинающий писатель должен следовать по стопам своего учителя, но не по его стопкам.

Он начинал, как рубль, — все-таки солидная монета, потом разменялся на гривенники. Боюсь, дело кончится тем, что за него и гроша не дадут.

(Об одном преуспевающем поэте.)

У него весь пар уходит на свистки, а не на движение.

(О поэте, вокруг которого была создана чрезмерная рекламная шумиха.)

Он стоит по горло в луже и думает, что ему море по колено.

(Поэт-маринист.)

Давний знакомый, плохо чувствующий поэзию, очень грубый и толстокожий, знаете, такой интеллектушка — буйная головушка, спросил меня: «Вот я все слышу: образность, образное мышление. Почему нельзя писать просто, чтобы все понимали?» Я в ответ рассказал ему старый анекдот — это соответствовало уровню вопроса да и общему уровню развития собеседника. Анекдот такой. Два человека смотрят голливудский боевик с ужасами, убийствами, кровью. Один другому говорит: «Как страшно, у меня даже мурашки по спине бегают». Второй отвечает: «У меня тоже. Одну я уже поймал». Вот этот второй не понимал, что такое образное мышление. Из него вышел бы неплохой редактор… Мой знакомый обиделся: «Вечно вы с вашими штучками. Несерьезно…» Но все-таки, я думаю, он получил первоначальное представление о том, что такое художественный образ…

Мой старый друг, мой земляк рассказал мне вот что. Он живет в бывшей дешевой гостинице. Однажды утром он вышел из своей квартиры. Он был в полосатой пижаме. Его соседка — женщина, занимающая какую-то полуответственную должность, — со своей маленькой дочкой стояла у порога. Эта женщина пристально посмотрела на моего друга и сказала: «Знаете, вы настоящий зебр». Дело вовсе не в том, что она не знает, как зовут по-настоящему мужчину-зебру. Дело в том, что она абсолютно убеждена в точности своего вкуса. Она убеждена в том, что человек, только проснувшись, должен надевать идеально разглаженный костюм. А мыться когда и в чем? Неужели в идеально разглаженном костюме?

И дело вовсе не в этой женщине. Дело в ее дочке. Как она будет воспитана такой матерью? Время идет, девочка станет девушкой, девушка — матерью, и эта грядущая женщина начнет плодить мещан. Вот что для меня страшно.

Есть ведь такие домашние хозяйки, которые воображают, что они своим обедом кормят все человечество. А все человечество для них заключается в муже, который не представляет никакого интереса для человечества, и в детях, которых они испортили по мере возможности.

Мещанство — это облачко, возомнившее себя тучей. И в чем трагедия тучи: в том, что она родилась и с детства хотела быть облаком.

Поэту нужна женщина, собирающая облака, а не гонорары.

Ужасное сообщение. В районе острова, имя которого носит Венера, кажется, в Эгейском море, дотошные археологи ныряют, ищут недостающие руки богини. И я все думаю — не дай бог найдут да и приладят их к туловищу. И Венере — крышка. А потом разохотятся и раскопают где-нибудь крылья вашей Ники. Прощай, незавершенность, до свидания, воображение!

Сколько ученые ни копаются, никак не могут найти мемуары неандертальцев. Ученые только установили, что у неандертальцев были вспыльчивые характеры. Откуда они это узнали? Бог с ними, с учеными!

Идея — это океан. И как только делаешь из нее бассейн для домашних потребностей, вода сразу мутнеет. Куда идешь? Для чего живешь? Не считаешь ли ты тропиночку главной дорогой? Стоит только одной параллельной линии хотя бы на одну сотую миллиметра отклониться от другой, и через некоторое время между линиями появляется страшное расстояние. Идея параллельна жизни. Не допускайте, чтобы они отклонились друг от друга.

Обыкновенному человеку стать гением невозможно. Но все равно