— Карна, я не хочу, чтобы ты спала со мной в качестве благотворительности или из жалости, — возразил он. — Ты не должна расплачиваться своим телом за то, что я убил того негодяя. Это, в конце концов, моя работа — делать мир чище.

— Из жалости? — повторила она, и голос ее задрожал от обиды. — В качестве благотворительности? Да как ты смеешь такое думать?!

В зале стихали разговоры, и люди начали поворачиваться к их столику. Официант, будто заинтересовавшись золотым гусем, которого видел каждый день, задержался у фонтана.

— Как ты мог даже предположить, что я, Каролина Кеза, могу расплачиваться своим телом? — продолжала возмущаться Карна.

— Я не то хотел сказать…

— Я все прекрасно поняла, что ты хотел сказать! — она вскочила, придержав салфетку, что прикрывала колени, схватила бокал, и Рихард зажмурился и отвернулся. Но Карна выпила вино, а салфетку швырнула на стул. — Вот что я тебе скажу, Рихард Мор! — голос ее прозвенел в полной тишине. — Сейчас мы вернемся домой и займемся любовью! Не в качестве награды и не из жалости, и не по какой-то особенной причине, а просто потому, что я этого хочу! Ты нравишься мне, я люблю тебя, ты ведь ловец душ, как можешь не видеть того, что у тебя под носом?

— Я вижу, — возразил он. — Но…

— Никаких «но»! — отрезала она.

Рихард усмехнулся, оглядев лица, повернутые к ним и замершие в ожидании его ответа.

— Хорошо, — согласился он. — Десерт будешь?

— Нет, — буркнула Карна.

Поднявшись, Рихард бросил на стол горсть монет, взял Карну за руку и быстро повел к выходу. Он помог ей одеться и вернулся за забытой сумочкой, а на улице поймал экипаж и, уверившись, что на козлах человек, а не навь, открыл перед Карной дверку.

Они начали целоваться еще в экипаже и продолжили в прихожей, уронив вешалку и едва не придавив Фифи. Прижав Карну к стене, Рихард целовал ее шею, бормоча слова, от которых становилось еще жарче. А в спальне расстегнул каждую из крохотных пуговичек ее платья и, вытянув все шпильки из ее волос, расчесал пряди пальцами. Он старался не спешить и раздевал ее так медленно, что Карна не выдержала и потянула его на себя, срывая черную рубашку, расстегивая ремень на брюках. Она гладила его сильное тело, и колкие волоски на груди щекотали ее ладони, она проследила пальцами его шрамы — свежие и старые, и целовала его в ответ.

А потом они оказались на кровати, и тяжесть его тела была такой необходимой и естественной. Он вбирал ее соски в рот, покусывал и облизывал, гладил ее живот и исцеловал всю грудь, и Карна сама развела бедра, выгнулась, чтобы поскорей ощутить его в себе, утолить то желание, что горело в ее теле.

— Посмотри на меня, — попросил Рихард, приподнявшись на локтях и оторвавшись от ее груди.

И Карна тихо застонала, когда он проник и в ее тело, и в душу. Всхипнув, вцепилась в его плечи, едва не задыхаясь от ощущений, затопивших ее полноводной рекой. Обвив ногами его бедра, она подхватила ритм, глядя в черные глаза, открываясь перед ним полностью, забыв о всяком смущении.

— Я люблю тебя, — бормотал Рихард, целуя ее губы и ямочку на подбородке, и снова глядя ей в глаза. — Люблю…

А она стонала и вскрикивала, ловила его губы своими и царапала крепкие плечи, а потом ощущения стали такими невыносимо острыми, что она едва не заплакала.

— Все хорошо, — пробормотал он. — Ох, Карна…

Его движения стали резче, а потом ее тело будто взорвалось звездами, а после растеклось рекой и туманом.

Рихард вошел в помещение для проверки и сел на стул. Серые стены, серый пол, ни окон, ни картин. Рыжие волосы Зейна на фоне сплошной серости казались еще ярче, чем обычно, но больше не раздражали.

—Ты готов? — спросил Зейн, и Рихард, сладко потянувшись, кивнул. — Выглядишь омерзительно счастливым.

— Так и есть, — благодушно согласился Рихард.

— Я бы спросил, что тому причиной, но это ясно и так, — неодобрительно сказал Зейн. — У тебя засос на шее.

Рихард потер шею и улыбнулся.

— Повторю: покрывать тебя, как Грегор, я не стану, — добавил следователь.

— Давай уже свой тест, — проворчал Рихард. — И выйди. Иначе мое к тебе отношение исказит результат. А я думаю, что ты амбициозный засранец, который не умеет быть благодарным.

Зейн фыркнул и, выйдя на минуту, вернулся и поставил на стол перед Рихардом небольшое овальное зеркало в серебряной раме.

— Вперед, — сказал Зейн. — Я вернусь через полчаса.

Он вынул из кармана часы и посмотрел на циферблат. Потом дверь за ним защелкнулась, а Рихард положил ладони на стол и, выдохнув, посмотрел в зеркало.

Он никогда себе особо не нравился: слишком резкие черты, нос кривоват. Никто не назвал бы его милым или приятным, но Карна за что-то его полюбила…

А она действительно любила его. Он смотрел ей в глаза и понимал, что она тоже его видит — такого, какой он есть, и это ее не пугало и не отвращало. Она хотела его, она восхищалась им и даже гордилась — и это было так необыкновенно…

А какой она была этой ночью... Ее кожа — белый шелк, ее губы — слаще ягод. Она открылась перед ним, не боясь ничего, и он чувствовал себя бедняком, которому вручили ключи от княжеской сокровищницы.

Рихард подвинулся ближе и посмотрел в глаза своему отражению.

Злость и обиды, разочарования и ложь, тьма и ярость и… тепло, нежность, счастье…

Ловец смотрел в себя и улыбался, потому что в нем была любовь.

* * *

Когда Зейн убрал зеркало, Рихард какое-то время сидел неподвижно, но потом поморгал, тряхнул головой и повернулся к следователю.

— Я думаю приставить тебя к награде за поимку Олафа Златоглазого, — задумчиво произнес Зейн, глядя на зеркало. — И увеличить жалование. Все же ты уникальный специалист.

— Орден можешь оставить себе, а денег давай, — хрипло сказал Рихард и откашлялся. — Что там? Если ты заговорил о прибавке, выходит, я прошел?

Зейн повернул к нему зеркало обратной стороной. Тонкая пластина, закрепленная серебряными нитями, сияла белым.

— Надо же… — криво усмехнулся ловец, поднимаясь со стула и разминая затекшие ноги.

— Я рад, — коротко сказал Зейн. — Пока, Харди. Передавай привет Карне.

— Обойдется она без твоего привета, — хмыкнул Рихард и пошел прочь, чувствуя необыкновенную легкость.

Сегодня в Рывне подморозило: дыхание вырывалось изо рта паром, а брусчатка стала опасно скользкой. И с каждый шагом, приближающим его к дому, в душе Рихарда поднималась тревога. Он прошел проверку, и это прекрасно, но теперь, выходит, Карну ничего не держит? А что, если она решит, что выполнила то, что должна была? Что, если сложит вещи и фотографию Эдмона в чемодан и помашет ручкой? Да, у нее есть к нему чувства, но все же…