– Ты не умрешь, только не сегодня!

– Не говори глупостей, – отвечает она. – Слушай, Юри, я ее любила. Правда.

– Кого? – дрожащим голосом спрашивает он.

– Марлен.

– Да, мы все Марлен любили, – соглашается он.

– Нет, я не это имела в виду, – качает головой она. И закрывает глаза.

Проходит еще пара минут прежде, чем ее рука, которую я продолжаю держать, обмякает. Я кладу ее обратно на живот и делаю то же самое со второй рукой. Юрайя трет глаза, по его щекам текут слезы. Мы смотрим друг на друга, стоя над мертвой Линн.

– Тебе придется сказать Шоне, – шепчу я. – И Гектору.

– Точно, – шмыгая носом, отвечает он и прикасается ладонью к лицу Линн. Может, ее щеки еще теплые, думаю я. Но не хочу трогать, чтобы не почувствовать холода.

Встаю и иду обратно к Кристине.

Мысли раз за разом возвращают меня к Линн. Мозг пытается осознать факт смерти, но я гоню все прочь. Когда-нибудь я перестану делать так, если меня не казнят как предателя или не сделают что-то еще. Неизвестно, что придет в голову новым лидерам. Сейчас я стараюсь освободить голову от лишних размышлений, убедить себя в том, что кроме этого зала ничего нет и не будет никогда. Трудно, но я справлюсь. Я научилась бороться с горем.

Через некоторое время в вестибюле появляются Тори и Гаррисон. Тори, хромая, бредет к стулу. Я опять забыла про ее рану. Она действовала так ловко, когда убила Джанин. Гаррисон следует за ней.

Позади них тащится лихач, неся на плече мертвую Джанин. Швыряет ее на стол, как мешок, на глазах эрудитов и предателей-лихачей.

Люди только ахают и перешептываются. Джанин не была тем лидером, которого станут оплакивать.

Я гляжу на ее тело, которое теперь кажется намного меньше, чем при жизни. Она сантиметров на пять выше меня, и волосы всего на пару тонов темнее. Сейчас она выглядит абсолютно спокойной, почти умиротворенной. У меня не вяжется вид мертвого тела и образ женщины, которую я знала, – умной и лишенной совести.

Она оказалась даже сложнее, чем я думала. Хранила тайну, которую считала столь ужасной, что ее нельзя никому открыть, просто в силу извращенного инстинкта самосохранения.

В вестибюль входит Джоанна Рейес, промокшая до нитки. На улице – ливень. Красная одежда покрыта более яркими пятнами. Бесфракционники держат Джоанну на прицеле, но она, похоже, не замечает их.

– Привет, – обращается она к Гаррисону и Тори. – Так вы именно этого хотели?

– Надо же, лидер Товарищества способен проявить такую вежливость, – криво улыбается Тори. – Это не против ваших правил?

– Если бы вы действительно знали правила Товарищества, то были бы в курсе, что у них нет официального лидера, – отвечает Джоанна, вежливо, но очень жестко. – Но я больше не представляю Товарищество. Я покинула фракцию ради того, чтобы прийти сюда.

– Ага, видели мы тебя и кучку миротворцев, у всех путавшихся под ногами, – фыркает Тори.

– Да, и мы делали так намеренно. Если мешаться под ногами означает встать между ружьями и невинными людьми, то мы спасли немало жизней.

Ее лицо заливает краска, и я снова думаю, что Джоанна Рейес прекрасна, несмотря на рану на лице. Даже благодаря шраму. Как Линн, с ее коротко стриженными волосами, или Тобиас, с его памятью о жестокости отца, которую он носит словно броню. Как моя мать в простой серой одежде.

– Не будете ли вы так любезны, – едко усмехается Тори, – доставить одно послание в Товарищество?

– Мне будет неуютно оставить здесь вас и вашу армию, чтобы свершилось ваше так называемое правосудие, – отвечает Джоанна. – Но я обязательно кого-нибудь пошлю вместе себя.

– Чудесно, – заявляет Тори. – Передайте им, что скоро будет сформирована новая политическая система, в которой у них не будет представительства. Мы считаем это достойным наказанием за отказ выбрать какую-либо из сторон в войне. Безусловно, за ними остается обязанность производить пищу и доставлять ее в город, но делать все они будут под наблюдением одной из правящих фракций.

На мгновение мне кажется – Джоанна сейчас кинется на Тори и станет душить ее. Но она выпрямляется, становясь еще выше ростом.

– Все? – спрашивает она.

– Да.

– Прекрасно, – произносит она. – Пойду сделаю что-нибудь полезное. Вы не позволите нам ухаживать за этими ранеными, верно?

Тори мрачно таращится на нее.

– Но помните, – продолжает Джоанна. – Иногда люди, которых вы угнетаете, оказываются сильнее, чем вы предполагали.

Она разворачивается и выходит из вестибюля.

Что-то в ее словах цепляет меня. Я уверена, что она, таким образом, высказала угрозу, пусть и смехотворную, но мысль продолжает крутиться у меня в голове. Что-то здесь не так. Она могла иметь в виду не Товарищество. Другую угнетенную группу.

Оглядываюсь по сторонам. Лихачи, бесфракционники. Я начинаю замечать закономерность.

– Кристина, – шепчу я. – У бесфракционников все оружие.

Она нахмуривается.

Я вспоминаю, как Тереза забрала пистолет у Юрайи, хотя у нее и был свой. Вспоминаю сжатые губы Тобиаса, когда я спросила его насчет вынужденного союза Лихачества и бесфракционников. Он чего-то недоговаривал.

В вестибюле появляется Эвелин. Она шествует с величественным видом, будто королева, которая возвращается на трон. Тобиаса нет рядом с ней. Где он?

Эвелин становится у стола, на котором лежит тело Джанин Мэтьюз. К ней, хромая, бредет Эдвард. Эвелин достает пистолет и стреляет в остатки портрета Джанин.

Воцаряется тишина. Она бросает оружие на стол рядом с трупом.

– Благодарю – изрекает Эвелин. – Уверена, вам интересно узнать, что будет дальше. Сейчас я все вам расскажу.

Тори выпрямляется, сидя на стуле, и наклоняется в сторону Эвелин, будто что-то хочет сказать, но та не обращает на нее внимания.

– Система фракций, долгое время существовавшая ради себя самой на плечах отверженных человеческих существ, будет уничтожена, – произносит Эвелин. – Мы понимаем, такие перемены будут трудны для вас, но…

– Мы? – ошеломленно переспрашивает Тори. – О чем ты говоришь, отверженная?

– Я имею в виду, – отвечает Эвелин, наконец-то посмотрев на Тори, – что ваша фракция, которая пару недель вместе с эрудитами кричала об ограничении поставок пищи и предметов первой необходимости бесфракционникам, фракция, которая помогла уничтожить Альтруизм, – более не существует.

И слегка улыбается.

– Если вы решите поднять против нас оружие, то столкнетесь с тем фактом, что вам нечего взять в руки, – добавляет она.

И бесфракционники дружно поднимают пистолеты. Люди равномерно распределены по периметру зала и по лестницам. Мы окружены.