Вот такие у нас были забавы. Охота и перехват европейских судов, поджоги и наведение ужаса на прибрежных жителей, которые бросали свои рыбацкие лодки и деревеньки и убегали подальше от моря. При этом каждый из нас был сам по себе, но делал общее дело. А когда пришёл черёд встретить большой караван, боевые корабли и трофейные купцы были на месте. Час «Ч» наступил. Флориан Губер меня не обманул, и, увидев входящие в пролив торговые суда и когти, я подумал, что ворюге можно доверять. Это хорошо, ведь мы собираемся наведаться в эти края ещё не один раз, а он любит деньги и ради них готов снабжать меня информацией.

Однако мысли о будущем мешают. Поэтому я сосредоточился на настоящем и кивнул сигнальщику, молодому парню из новгородских язычников. Он подошёл к высокому борту нефа, на котором я расположился вместе с многочисленными пленниками и охраной, и вскинул над головой красный флажок. Знак был замечен, и эскадра стала выстраиваться в боевой порядок. На острие – мои нефы, которые метнут во вражеские когти с крестоносцами зажигательные снаряды, хотя бы по три-четыре штуки, а потом их поддержат арбалетчики и гранатомётчики. Справа и слева пойдут драккары, а за ними шнеккеры и лодьи, которые постараются не вступать в сражение с военными кораблями, а займутся торговыми судами.

Все готовы? Да! Тогда пошли! Вперёд! Круши католиков! Пришла пора отослать в царство мёртвых несколько сот вражеских душ, и этим хотя бы немного отплатить родовым богам за спасение от ужасной бури, а нашему народу за то, что он нас вскормил и вырастил. Мы его защитники, а значит, идём в битву не только ради славы и денег, но и ради общего дела, ради наших жён, детей, свободы и родной веры. Гойда! Развернуть паруса! Ветер попутный! На драккарах, не отставать! Гребите, мужчины! Наше время пришло!

Земли бодричей. 1144 от Р. X.

Завтра днём нас разобьют. – Хриплый надорванный голос Густава фон Юнга прозвучал негромко. Однако люди, которые сидели вокруг небольшого ночного костра, шесть усталых голодных мужчин в грязной потной одежде и рваных, пропахших дымом плащах, его услышали. Больше из тыловой охранной сотни покойного Иоганна Байзена после многочисленных стычек с бодричами никто не уцелел, а из благородных рыцарей в живых остались только опытный Юнг и молодой Седрик фон Зальх. Остальные воины отряда пали в боях с венедами, которые вцепились в войско Фридриха Саксонского, будто клещами, и нападали на германцев днём и ночью.

«Сколько же дней прошло после моего первого боя? – не обращая внимания на слова Юнга, сам себя спросил Седрик. – Десять? Одиннадцать? Нет. Двенадцать. Сначала была ночная битва под Рериком, где армия потеряла много лошадей, запасы продовольствия и скотину. Затем шесть дней мы простояли под крепостью со странным названием Луга и предприняли четыре неудачных кровавых штурма. А потом началось отступление, во время которого погибла треть войска. Сначала полёг сохранивший лошадей элитный рыцарский отряд баварца Генриха фон Рашпа, который шёл в авангарде и был вырублен вражескими воинами-храмовниками в тяжёлой броне и на белых жеребцах. И тогда Юнг говорил, что раз боевой клич врагов звучал как „Святовид!“, а их кони были одной масти, то это религиозные фанатики деревянных истуканов с острова Руян. На другой день после этого наёмники из Мерзебурга и Мюнстера попали под залпы спрятанных в лесу мощных стреломётов, дротики которых насквозь пробивали человека в полном доспехе, а затем на их расстроенные боевые порядки налетели лёгкие кавалеристы бодричей и пехота. Тогда из наёмников выжили очень немногие, и Фридрих приказал остановиться, после чего попытался выбить варваров из окрестных лесов. Вот только ничего хорошего из этой затеи не вышло, так как венеды встречали крупные отряды католиков стрелами и отходили, а мелкие группы германцев вырезались. Пфальцграф понял, что венеды ослабляют его, и снова начался полуголодный марш на Саксонию. Вчера арбалетным болтом в голову был убит Ребиндер, который находился в боковом охранении, а сегодня вечером мы схоронили попавшего под меч вражеского всадника-налётчика Лиделау. Каждый день отмечен гибелью знакомых мне людей, поэтому я помню, что их было ровно двенадцать».

– Эй, Зальх! – окликнул молодого рыцаря Юнг. – Спишь, что ли?

– А?! Где?! – Седрик очнулся, вскинул голову и посмотрел на командира.

– Что с тобой? – сидящий напротив Седрика ветеран пристально всмотрелся в осунувшееся лицо юноши.

– Задумался.

– А я уж было подумал, что ты повредился разумом или ослаб и тебя придётся бросить.

– Как бросить? Зачем? Мы куда-то выдвигаемся?

Юнг приложил указательный палец к губам:

– Тсс! Спокойно, Зальх. Не кричи, а то нас могут услышать. Тихо.

Зальх кивнул:

– Понял.

Ветеран удовлетворённо моргнул, оглядел воинов и притихший лагерь пфальцграфа Фридриха, который расположил остатки своего войска в чистом поле между двумя лесными массивами, после чего снова посмотрел на Зальха:

– Припасов нет. Лошадей тоже. Оружие нуждается в починке. Сервы и обозники, скоты, разбежались по окрестным лесам или сдались в плен бодричам. В войске осталось не больше пяти тысяч воинов, и почти половина из них ранена. Венеды повсюду, впереди, позади и по флангам, а до ближайшего саксонского поселения два дня пути пешим ходом, и это если нам не будут мешать. Правильно всё говорю?

– Да, – ответил рыцарю кто-то из воинов.

– Верно, – поддержал его другой.

– Так всё и есть, – согласился с командиром Седрик.

Густав опять огляделся, посторонних рядом с костром не обнаружил и продолжил:

– Вот и думается мне, что завтра бодричи перекроют нам дорогу к отступлению, а то и сами на наше войско с утра пораньше навалятся. Мы, конечно, будем сражаться и постараемся пробить себе путь. Однако с ранеными на плечах и на голодный желудок прорваться не получится, а в то, что венеды нас испугаются и разбегутся, мне не верится. Поэтому я считаю, что надо уходить из лагеря. Самим. Налегке. Не дожидаясь нападения язычников.

– А получится? – спросил ветерана Зальх.

– Получится. В лагере неразбериха, и про нас никто не думает. В тыловом охранении на дороге у меня есть знакомые, которые тоже не прочь покинуть нашего доблестного Фридриха, так что уходить будем не сами по себе. Выйдем после полуночи. До утра затаимся в лесу, я сегодня неплохую лощину приметил, отсидимся в ней и начнём отход. Вот только пойдём не в Саксонию, а на соединение с войсками Адольфа Шауэнбургского, который сейчас на побережье. Бодричей хоть и много, но они не могут быть везде. Значит, основные их силы прикрывают направление на запад, а на севере только дозоры. Я уверен в этом, и места здешние мне более-менее известны, так что выберемся. Что скажешь на это, Зальх? Ты с нами?

Ещё неделю назад молодой рыцарь, возможно, ответил бы категорическим отказом, ибо тогда он считал, что рыцарь не может поступиться честью, бросить своего полководца и убежать с поля битвы. Но во время изнурительных маршей и на привалах после стычек с венедами Седрик не раз вспоминал слова своего батюшки, который говорил, что иногда жизнь должна ставиться выше законов рыцарства и приказов неблагодарных графов и герцогов. При этом старый Зальх всегда кивал на свою покалеченную ногу, а потом добавлял, что будь он в своё время поумнее и поосмотрительнее, не стал бы калекой. Седрик это никогда не забывал, а побывав на настоящей войне и посмотрев на то, как руководят войском пфальцграф Фридрих и его приближённые, понял, что батюшка прав. Полководцы приходят и уходят, при этом у каждого свои цели и понимание того, как правильно вести войну, а жизнь одна.